Намерения Папы при публикации этого motu proprio [«Traditionis сustodes»] — обеспечить или восстановить единство Церкви. Средство, которым предлагается это делать — тотальная унификация Римского обряда в форме Миссала Павла VI (с последующими изменениями). Итак, служение Мессы в экстраординарной форме Римского обряда на основе Миссала, действовавшего от Пия V (1570) до Иоанна XXIII (1962), как это определил Папа Бенедикт XVI в «Summorum Pontificum» (2007), резко ограничивается. Очевидное намерение — в конечном итоге обречь экстраординарную форму обряда на вымирание.
В «Послании к епископам всего мира», сопровождающем motu proprio, Папа Франциск пытается объяснить мотивы, побудившие его, как носителя верховной власти в Церкви, ограничить литургию в экстраординарной форме. Помимо представления его субъективной реакции уместно было бы также представить четкую и логически ясную богословскую аргументацию. Ведь папская власть заключается не в бездумном требовании от верных одного только послушания, то есть формальной покорности воле [вышестоящего], но, что гораздо важнее, в предоставлении верным возможности убедиться в предложенном в согласии разума. Как пишет св. Павел, предельно мягкий даже с непослушными коринфянами, «в церкви хочу лучше пять слов сказать умом моим, чтобы и других наставить, нежели тьму слов на незнакомом языке» (1Кор. 14:19).
Дихотомия благих намерений и плохого исполнения всегда возникает там, где замечания компетентных сотрудников считаются препятствием на пути намерений их руководителей; в таком случае замечания вообще даже не звучат. Как ни уместны были бы ссылки на Второй Ватиканский Собор, необходимо, однако, следить за тем, чтобы заявления Собора использовались точно и в контексте. Цитата из св. Августина о принадлежности к Церкви «телом» и «сердцем» (Lumen Gentium, 14) относится к полноте церковного участия в католической вере. Таковое состоит в видимом единстве с Телом Христовым (в вере, в таинствах, в церковно-иерархической общении), а также в единстве сердца, то есть в Святом Духе. Однако речь не о послушании Папе и епископам в дисциплине таинств, но об освящающей благодати, полностью вовлекающей нас в невидимую Церковь как общение с Триединым Богом.
Ведь единство в исповедании богооткровенной веры и совершении благодатных семи Таинств никоим образом не требует стерильного однообразия внешних литургических форм, как если бы Церковь была подобна международной гостиничной сети с ее унификацией дизайна. Единство верующих коренится в единстве в Боге через веру, надежду и любовь и не имеет ничего общего с единообразием внешнего, со строевым шагом военного подразделения, или групповым мышлением эпохи высоких технологий.
Даже после Тридентского Собора всегда существовало определенное разнообразие (в музыке, в праздновании, в региональных обычаях) литургической организации Месс. Намерением Папы Пия V было не запретить все многообразие обрядов, но обуздать злоупотребления, которые привели протестантских реформаторов к разрушительной потере понимания сути жертвы Мессы (а именно — жертвенного характера Мессы и Реального Присутствия). В Миссале Павла VI ритуальная («рубрицистическая») однородность рассечена именно для того, чтобы преодолеть механицизм совершения и проложить путь внутреннему и внешнему активному участию всех верных во всем многоцветии языков и культур. Единство латинского обряда, однако, должно сохраняться посредством единой основнополагающей литургической структуры и точной ориентации переводов на латинский оригинал.
Римская Церковь не должна перекладывать ответственность за единство культа на епископские конференции. Рим должен присматривать за переводами нормативных текстов Миссала Павла VI, даже библейских текстов, чтобы содержание веры в них не было искажено. Претензии на «усовершенствование» verba Domini, слов Господних (напр., «рro multis» — «за многих» [в английском Миссале «за всех»] — при освящении Даров, или «et ne nos inducas in tentationem» — «и не введи нас во искушение» [в итальянском Миссале «не оставь нас в искушении»] — в «Отче наш») противоречат истине веры и единства Церкви гораздо более, нежели совершение Мессы по Миссалу Иоанна ХХIII.
Ключ к католическому пониманию литургии заключается в осознании того, что сущность таинств дана Церкви как видимый знак и средство невидимой благодати, установленной Христом, в силу божественного закона, а Апостольскому Престолу и, в соответствии с законодательством, епископам принадлежит право устроять внешнюю форму литургии (и то только в том, что не было усвоено с апостольских времен). (Sacrosanctum Concilium, 22 §1). Если в «Traditionis custodes» Папа справедливо настаивает на безоговорочном признании Второго Ватиканского Собора со стороны традиционалистов, то и в «Annuario Pontificio» (2021) учение Собора о том, что Римский епископ «является Преемником Петра, Наместником Христа и зримым Главой всей Церкви» (Lumen Gentium, 18) не должно из мнимой скромности подаваться под заголовком «исторические титулы», то есть (в бездумном историзме) догматически затушевываться.
Положения motu proprio «Traditionis Custodes» имеют дисциплинарный, а не догматический характер, и любой будущий Папа сможет их вновь изменить. Понятно, что Папу, когда он заботится о единстве Церкви в богооткровенной вере, необходимо всецело поддержать, когда служение Мессы согласно Миссалу 1962 является проявлением сопротивления власти Второго Ватиканского Собора; иначе говоря, когда в литургической и пастырской сфере релятивизуются или даже отвергаются вероучение и церковная этика.
В «Traditionis custodes» Папа справедливо настаивает на безусловном принятии Второго Ватиканского Собора. Не может называть себя католиком ни тот, кто хотел бы вернуться к положению, существовавшему до времен Второго Ватиканского Собора (или любого другого признанного Папой Cобора) как времени «истинной» Церкви, ни тот, кто хотел бы видеть в нем всего лишь переходный этап на пути к «новой Церкви». Можно было бы сравнить степень стремления Папы Франциска вернуть к единству так называемых «традиционалистов» (то есть недовольных Миссалом Павла VI) со степенью его же стремления покончить с бесконечными «прогрессистскими» злоупотреблениями в литургии (обновленной согласно Второму Ватиканскому Собору), граничащими с кощунством. Сползание католической литургии — которая по сути своей является не чем иным, как поклонением Триединому Богу — к язычеству из-за идолопоклонства перед природой, поклонения идолам окружающей среды и климата, так же как и «представление» с Пачамамой — все это было скорее вредоносно для дела восстановления и обновления достойной и ортодоксальной литургии, которая отражала бы полноту католической веры.
Никто не может закрывать глаза на то, что даже священники и миряне, принимающие участие в Мессе по Миссалу Павла VI, теперь все чаще клеймятся как традиционалисты. Учение Второго Ватиканского Собора об уникальном, единственном, искуплении во Христе, о полноте воплощения Церкви Христовой в Католической Церкви, о поклонении Богу и передаче благодати как внутренней сущности католической литургии, об Откровении и его присутствии в Писании и Апостольском Предании, о непогрешимости учительства, о первенстве Папы и сакраментальной природе Церкви, о достоинстве священства, о святости и нерушимости семьи — все это в еретическом духе, в открытом противостоянии Второму Ватиканскому Собору отвергается большинством немецких епископов и их сотрудниками-мирянами (хотя бы это и пытались замаскировать «пастырскими формулировками»).
Несмотря на внешний энтузиазм, которым они встречают Папу Франциска, они прямо игнорируют его власть, вверенную ему Христом как преемнику Петра. Документ Конгрегации вероучения о невозможности узаконения однополых и внебрачных половых связей через противоречащее воле Божьей благословение таковых был открыто осмеян епископами, священниками и богословами как мнение некомпетентных куриальных чиновников. Мы видим здесь угрозу единству Церкви, вере Откровения, масштаб которой напоминает об отпадении протестантов от Рима в XVI веке. Очевидна несоразмерность между относительно скромной реакцией на массовое ниспровержение единства Церкви со стороны немецкого «Синодального пути» (и остальных псевдореформаторов) и жестким давлением на меньшинство, держащееся старого обряда. Рождается образ пожарной команды, которая полагает более важным вместо пылающего дома сохранить маленький сарай рядом с ним.
Религиозные чувства участников Месс по Миссалу Иоанна ХХIII (1962) — нередко молодых — не принимаются в расчет, нет ни малейшего намека на сочувствие. Вместо того, чтобы почувствовать запах овец, пастырь теперь со всей силой бьет их посохом. Запрет на служение древнего обряда — только потому, что он привлекает некоторое число людей, создающих проблемы, — не выглядит справедливым: abusus non tollit usum («злоупотребление не отменяет правильного употребления»).
Особого внимания в «Traditionis custodes» заслуживает то, что оно прибегает к аксиоме «lex orandi — lex credendi» («закон молитвы — закон веры»). Эта фраза впервые появляется в 8-й главе антипелагианского «Indiculus superstitionum et paganiarum» («Малый указатель против суеверий и язычества»), где говорится о «таинствах священнических молитв, переданных апостолами с тем, чтобы их единообразно совершали во всем мире и всей Католической Церкви, так чтобы правило молитвы было правилом веры» (Denzinger–Hünermann, Enchiridion symbolorum, 3). Этот фрагмент касается сущности таинств (в знаках и словах), но не литургического обряда, которых уже в святоотеческую эпоху было несколько (к тому же в разных вариантах). Нельзя просто взять и провозгласить последний Миссал единственной имеющей силу нормой католической веры, без различия между «частью, неизменной по установлению свыше, и частями, подлежащими изменениям» (Sacrosanctum Concilium, 21). Изменяющиеся литургические обряды не предлагают иную веру, но свидетельствуют скорее о единой апостольской вере Церкви в различных ее выражениях.
Папа подтверждает, что позволяет служение в древней форме обряда — при определенных условиях. Он справедливо указывает на центральное место Римского Канона, сердца Римского обряда, в новом Миссале. Это гарантирует критически важную преемственность римской литургии в ее сущности, органическом развитии, и внутреннем единстве. Очевидно, что от любителей древней литургии несомненно ожидается признание обновленной литургии, так же, как и сторонники Миссала Павла VI должны признать, что Месса по Миссалу Иоанна ХХIII есть истинная и подлинно католическая литургия, то есть в ней явлена сущность Евхаристии, установленной Христом. А значит, это и есть «Месса всех времен», и ничто другое.
Чуть больше знаний католической догматики и истории литургии могли бы помешать нежелательному формированию враждующих фракций, а также уберечь епископов от соблазна применить к сторонникам древней Мессы авторитарные, бездушные методы, свидетельствующие об ограниченности мышления. Святой Дух назначил епископов пастырями (Деян. 20:28). Они — не менеджеры центрального офиса учреждения, перед которыми открыта перспектива карьерного роста. Доброго пастыря узнают по тому, что он больше заботится о спасении душ, чем о своей репутации в глазах руководства, раболепствуя и демонстрируя «благонадежность» (1Пет. 5:1-4). Если принцип непротиворечия все еще в силе, то нельзя одновременно бичевать карьеризм в Церкви и возвышать карьеристов.
Надеемся, что Конгрегации по делам институтов посвященной жизни и богослужения и дисциплины таинств, получившие новые полномочия, не будут одурманены возможностью проявления власти и не начнут кампанию уничтожения сообществ древнего обряда, бездумно полагая, что они тем самым окажут услугу Церкви и выкажут верность Второму Ватиканскому Собору.
Если «Traditionis custodes» призвано служить единству Церкви, это может означать только единство веры, благодаря которому мы можем прийти «в познание Сына Божия», то есть в единство в истине и любви (Еф. 4:12-15).
Кардинал Герхард Мюллер
19 июля 2021 г.
Оригинал: www.kath.net/news/75786
Перевод: Станислав Струтинский, Una Voce Russia
Комментариев нет:
Отправить комментарий