Луизелла Скросати, La Nuova Bussola Quotidiana
Несмотря на ограничения, молодое поколение настолько привлекает традиционная литургия, что «историческое» французское паломничество вынуждено закрыть регистрацию: не хватает мест. Среди молодёжи также много участников ВДМ. Цифры и средний возраст говорят сами за себя: традиция — это не indietrismo, это будущее.
Прим. пер.: «indietrismo» — итальянское слово, которым Папа Франциск неоднократно называл приверженность к католической Традиции в целом и традиционной литургии в частности; его можно перевести как «ретроградство».
Французскому молодежному паломничеству Париж–Шартр, организованному Ассоциацией «Notre–Dame de Chrétienté», уже сорок лет. И в этом году впервые организаторам пришлось с неохотой объявить, что они больше не могут принимать заявки на участие. Переизбыток желающих. Осталось еще несколько мест в возрастной группе 13–17 лет, но реальность, пишут организаторы, безжалостна: «размер бивуаков, количество палаток, которые можно там установить, длина движущейся колонны, время прохождения которой превысит 2 часа, слишком сильно задержит прибытие последних паломников».
Колонна из 16 000 молодых паломников и четыре поезда, забронированные для обратного пути в Париж: так выглядит сегодня историческое паломничество, которое без особого шума началось в 1983 году как паломничество Центра Анри Шарлье, знак католической и обладающей монашеской душою Франции, которая хочет ответить на дехристианизацию и беспощадную секуляризацию. Уже два года спустя паломники смогли войти в Шартрский собор, чтобы отслужить там заключительную Мессу. После кризиса, связанного с епископскими рукоположениями монс. Марселя Лефевра, двери собора оставались закрытыми до 1989 года, когда Иоанн Павел II в своем motu proprio «Ecclesia Dei afflicta» признал, что в Церкви есть место для этой реальности, полной молодых семей, привязанных к древнему римскому обряду.
С тех пор, как на Мессу по древнему обряду были наложены новые ограничения, число участников паломничества увеличилось в разы. Эффект «Traditionis Custodes»? Возможно. В любом случае, именно «эффект Гамалиила» должен заставить церковные власти задуматься и пересмотреть свои действия, чтобы не оказаться борющимися с Богом. Тем более, что опрос, проведенный ежедневной газетой «Ла Круа» (см. здесь и здесь), показал, что среди 30 000 молодых французов, которые примут участие в следующем Всемирном дне молодежи в Лиссабоне, почти 40% ценят Мессу по древнему обряду; столько же считают, что она их не привлекает, но они не против нее, и только 12%, похоже, усвоили стигматизацию indietrismo, считая, что древний обряд — это бесполезный возврат к прошлому. Это для тех, кто смотрит только на цифры; но если кто‑то хочет уловить реальность, что не помешало бы, ему достаточно поговорить с этими молодыми людьми — как поступил Матье Лассерре для французской католической газеты.
Жанна — 28‑летняя мать, она не из традиционалистской семьи, но ей нравится Месса по древнему римскому обряду, потому что она испытывает «чувство присутствия Христа. Я забываю, кто такой священник, его личность отходит на второй план, и я обращаюсь к главному». Хорошее подспорье в борьбе Папы Франциска против клерикализма. Но есть и еще что‑то, что привлекает людей к древней Мессе, как объясняет Элоди: «Я молюсь по миссалу моей прапрабабушки. У меня такое впечатление, что я сама становлюсь продолжением корней Церкви и всех великих святых, которые молились этими же словами».
Историк католицизма Поль Эйрьо так объясняет успех латинской Мессы среди молодого поколения: «Тридентский обряд интересен тем, что предлагает полный пакет, который кажется эффективным. Это музыкальная и ритуальная согласованность, с гарантией стабильности форм, независимо от места. И это работает, потому что этот набор толкуется в связи с определенным видением Церкви и мира. Здесь есть очень структурирующее измерение, сопряженное с политическим, духовным, теологическим и философским воспитанием, и измерение абсолютное, присущее именно молодежи».
Стабильность, последовательность, ви́дение, абсолют — мощные противоядия против колеблющейся и жидкой «культуры» релятивизма, в которой этим молодым людям явно не по себе. И они ищут что‑то другое: что‑то иное, а не продолжение мира сего, лишь прикрытое духовностью. Эти аспекты сам Эйрьо признает привлекательными даже для тех молодых людей, которые оставили практику веры. Пусть и не без оправданной осторожности, но факт, что общины, связанные с древним обрядом, очень открыты для «внешних»: «Эта динамика не нова, но прежде ее недооценивали. Сейчас происходит гибридизация между традиционной и нетрадиционной молодежью».
Интересен и тот факт, что у этих молодых людей не возникает проблем с посещением как древнего, так и реформированного обряда. Эта зафиксированная «литургическая текучесть», однако, не является индифферентизмом, потому что эти молодые люди склонны сохранять определенные элементы древнего обряда, которые они научились ценить. Например, принятие причастия на коленях и в уста. Оживает ли упраздненное Папой намерение «Summorum Pontificum» в молодых людях?
И речь не только о литургической чувствительности. Молодые люди, которые поедут на следующий ВДМ, демонстрируют тенденцию, противоположную предшествующим поколениям, и выглядят явно более «консервативными» (на самом деле этот термин идеологизирован и не способен «учесть многочисленные аспекты жизни веры», пишет Жером Шапюи) и воинствующими: «Эта молодежь ВДМ участвует не только в жизни Церкви, но и в жизни общества, часто — рядом с самыми бедными. Она обучается интеллектуально». Это очень живая реальность, решительно отличающаяся от того, что представляется по большей части как мир ностальгирующих, находящихся несколько на обочине церковной жизни людей.
Даже социолог Янн Резон дю Клюзьу вынужден признать, что «как ни удивительно, опрос показывает силу консерватизма среди молодых католиков». Впрочем, удивительно это только для тех, кому пришлось ждать результатов опроса, чтобы понять особенности реальности, которую они уже имели перед глазами.
Интересен и еще один элемент: «Новый факт: молодые „правые“ католики имеют более воинствующий опыт, чем те, кто относит себя к центристам или левым. Они позволяют себе вести консервативные сражения, например, проводя кампании по вопросам биоэтики (35%) или сексуальной морали (32%)», — объясняет далее дю Клюзьу. «Учитывая, насколько высоко в обществе по-прежнему ценятся социальные изменения, этот консерватизм делает их не стражами установленного порядка, а — парадоксальным образом — протестующими». Это очень отличается от того, что французский социолог называет левоцентристским и экологическим поколением, само себя описывающим как «поколение Папы Франциска», отличающимся бо́льшим конформизмом.
И все же этот дух соперничества, характерный для «правых» молодых людей, не ведет их к анархии, а еще больше привязывает их к институту: «среди различных предложенных ответов, представление о Церкви, получившее наибольший консенсус, — это представление о Церкви, которая в обществе должна быть „маяком, указывающим путь во тьме“ (59%)». Эти молодые люди, очевидно, согласны с тем представлением, которое имел о своей Церкви и ее пастырях Сам Иисус. И именно по этой причине, «как только речь заходит о позициях, более соответствующих Магистериуму, их всегда поддерживает большинство правых, в то время как левые занимают более отстраненную позицию». Напротив, только 7% определяют Церковь как «полевой госпиталь».
Например, по вопросу о роли женщин в Церкви 64% решительно не приемлют женского диаконата и священства. И целых 33% утверждают, что они чувствуют себя более чем признанными в Церкви, в то время как именно гражданское общество не защищает их как матерей семейств.
Снимаем шляпу (chapeau) перед честностью редакции «Ла Круа». Это реальность, это будущее. Смогут ли наши пастыри рано или поздно примириться с тем, что Дух действует в Церкви? Святой Дух, а не дух Собора.