Можно сопротивляться, но – имеет ли смысл? В самом деле, что хорошего принесли миссионеры этим несчастным людям, которые теперь вынуждены жить в вечном страхе? В обществе эпохи сёгуната, где социальная граница между простолюдином и самураем, пожалуй, глубже, чем в любой европейской стране времен крепостного права, чиновников мало заботит судьба простых крестьян (оставим за скобками тот факт, что на самом деле среди христиан были и самураи вплоть до самого высокого положения, и даже князья-даймё, правившие целыми областями). С их точки зрения христианство не просто ненужно – оно опасно для всего гражданского порядка, угрожает едва ли не самим основам мироздания. Но ведь и сами священники в фильме не находят ответа на этот вопрос. Знаете, почему? Потому что, если вы заметили, такие понятия, как «посмертная участь», «спасение души», «рай» – «параисо» – звучат только из уст самих японцев.
В романе Эндо дважды или трижды повторяется один и тот же образ (в фильм он не вошел): умирающего нельзя напоить – вода только стекает по пересохшим губам; Иисус Христос, податель воды живой, не вольет ее в уста мертвеца, и зря обвиняет Бога в молчании тот, кто сам глух. (Нельзя не вспомнить тут известный анекдот про верующего, который во время наводнения сидит на крыше и ждет, что Господь чудесным образом спасет его, отказываясь в этой связи перейти в проплывающую лодку, влезть в прилетевший за ним вертолет и т. п.; когда он, наконец, вполне закономерно тонет, то на его «предъявы» Всевышний отвечает: а кто, по-твоему, послал за тобой лодки и вертолеты? Всё это время Бог говорил с падре Родригесом голосами Своих мучеников – просто падре не слушал.)
Нас с вами Всемогущий Бог пока что милует, не подвергая даже малой доле тех испытаний, что были уготованы героям «Молчания». Нам даровано то, о чем стенал Китидзиро, жалевший, что невовремя родился: ведь живи он на несколько десятков лет раньше, так и помер бы приличным и даже почтенным христианином, не узнав собственной слабости. Но как мы обходимся с этим подарком? «Эта страна никогда не станет католической», «на этом болоте ничего не вырастет», «то, что истинно в Испании и Португалии, может быть ложно в Японии» – чьи это слова? Отступников и гонителей XVII века? Или наших современников – священников-экуменистов, без всяких пыток соглашающихся, что Католическая Церковь в России существует только для обслуживания немногочисленных нацменьшинств, а главное ее предназначение здесь – вести «диалог» с руководителями господствующего вероисповедания? Да и не только в России. Недавно вышедший из тюрьмы Огузхан Айдын, убивший в 2006 г. миссионера о. Андреа Санторо, объяснил в интервью мотивы своего поступка: священник де заявил, что «христианство – единственная истинная религия» и что в свое время «все турки станут христианами». Нет-нет, возмущенно встрепенулся апостольский викарий Анатолии, епископ-иезуит Паоло Биццети («апостольский викарий» – в том смысле, что подчиняется непосредственно Святому Престолу; апостольство здесь, как вы понимаете, ни при чем). Оказывается, приписывать священнику слова о том, что христианство – единственная истинная религия, оскорбительно для его памяти, ведь о. Андреа «был решительным противником прозелитизма». (Кстати, следите за руками: в России «прозелитизм» – это «переманивание» в католичество реальных или потенциальных чад Московского Патриархата, который-де несет историческую ответственность за крещение и просвещение русского народа; а в Турции – уже и мусульман нельзя обращать... за их крещение, по-видимому, несет ответственность исламское руководство?)
Рассказанная в «Молчании» история столь современна, что кажется вымышленной (или, точнее, списанной с натуры, но перенесенной в экзотическую эпоху). Но на самом деле в отличие от своих молодых собратьев, образы которых являются собирательными, Кристован Феррейра (Лиам Нисон) – реально существовавший человек, иезуит, под пытками отрекшийся от веры и еще долго живший в Японии в качестве переводчика, ученого и, как бы мы сейчас сказали, пропагандиста. (Еще один реальный человек в фильме – пожилой «инквизитор» Иноуэ Масасигэ (Иссэй Огата), к слову – чтобы у вас не оставалось лишних иллюзий насчет благородных язычников – поднявшийся до больших высот благодаря тому, что был любовником сёгуна Токугава Иэмицу.) Чтобы разбавить свои мрачные мысли о фильме и об окружающей нас действительности, поделюсь под конец хорошей новостью. Существуют свидетельства, что в конце своей жизни реальный Феррейра – восьмидесятилетний старик, прикованный к постели – раскаялся в отступничестве и громким голосом возвещал христианскую истину и готовность умереть за нее. Об этом стало известно губернатору, Феррейра был арестован и замучен над ямой (вероятно, 4 ноября 1650 года). Было отдано распоряжение осуществить казнь в тайне – впрочем, не обошлось без свидетелей; в дзэн-буддийском храме Кодайдзи была сделана посмертная запись, и погребение прошло на буддийском кладбище – но это могло было быть сделано по настоянию японских родственников и властей, стремившихся скрыть скандальное возвращение бывшего иезуита к запрещенной вере. Всё же мы не можем быть полностью уверены в достоверности сообщений о его покаянии; однако ничто не помешает нам молиться за упокой души Кристована Феррейры – в том числе по заступничеству множества несомненных, известных и неведомых мучеников Японии.
P. S. Общины тайных христиан (какурэ-кириситан), лишенных духовенства, непрерывно существовали в Японии вплоть до окончательной легализации христианства в 1873 году; основы вероучения и знание молитв на латинском языке передавались из поколения в поколение. В наши дни число католиков в Японии оценивается примерно в 500 тысяч (многие из них – обращенные в первом поколении), в стране служит более полутора тысяч священников, а о степени «социальной допустимости» христианства можно судить по тому факту, что три премьер-министра страны в XX-XXI вв. были католиками и еще пять – протестантами. Традиционную латинскую литургию оберегает национальная ассоциация Una Voce Japan, входящая в состав FIUV (сайт на английском и японском языках: http://uvj.jp/).
P.S.S.: Так опасен ли этот фильм для душ? Для тех, кто уже готов к отречению (по тем или иным причинам) и только ищет оправдания – да, несомненно. Скорцезе идет куда дальше, чем автор исходного романа «Молчание», японец-католик Эндо Сюсаку (1923-1996): Феррейра в исполнении Лиама Нисона вызывает скорее сочувствие – в книге он омерзителен; напротив, Родригес, в фильме проживший всю жизнь с фигой в кармане (зачеркнуто) крестиком в кулаке, но так ничем и не проявивший ту самую хваленую «веру, которая в сердце, а не в храме» – под конец книги не просто соболезнует кающемуся в очередной раз предателю Китидзиро, но и действительно отпускает ему грехи, помня, что, несмотря на собственное падение, остается священником – и ох как рискуя тем, что японец его заложит. Книга – своего рода исповедь слабого человека, ведь Эндо, принявший крещение в 11-летнем возрасте, сам временами боролся с искушением отречься. Фильм же при желании можно принять за панегирик отступничеству, ведь для культурного мейнстрима наших дней единственная приемлемая добродетель христианина – это сомнение: «герои ленты встают перед выбором между приверженностью своим догматам и правильным поступком», как ничтоже сумняшеся пишет автор какой-то американской рецензии. Однако же для зрителя (или читателя), исходно не стремящегося назвать черное белым, «Молчание» скорее может оказаться полезно, на ярком художественном примере показав, откуда берутся и к чему ведут популярные в наши дни рассуждения. А уж какую задачу ставил перед собой Мартин Скорцезе – этого я не знаю.
Олег-Михаил Мартынов
Благодарю моего товарища Евгения Розенблюма за беседу о фильме; многие использованные в заметке мысли на самом деле принадлежат ему.
Комментариев нет:
Отправить комментарий