Инкультурация: всегда подспорье или иногда помеха?

Господствующее у нас представление об инкультурации требует, чтобы католическая миссия ограничивалась лишь возвещением необходимых истин веры, облекая их в формы, привычные и понятные тем, кому эта проповедь адресована. Принято считать, что церковная культура, сложившаяся в Западной Европе, мало приемлема для миссионерских территорий – Африки, Азии, а по аналогии – и для России. Много пишут о том, каких успехов добились, начиная с XVI в., миссионеры-иезуиты в Китае, всемерно подчеркивавшие свое почтение к древней китайской цивилизации и даже носившие традиционный костюм буддийских монахов. (На самом деле иезуитам пришлось быстро убедиться, что буддийские священнослужители не пользуются в Китае ожидаемым уважением, и «переоблачиться» в конфуцианских ученых).

Примеров удачной инкультурации, действительно послужившей христианской миссии, множество. Но всё же идея эта не столь однозначна и не должна подаваться как нечто неоспоримое. На самом деле даже в среде самых, казалось бы, почтенных и самодостаточных нехристианских цивилизаций миссионерам приходилось сталкиваться с обратным: интерес к «западной» – католической – вере у местных жителей совмещался с осознанием превосходства западной культуры и тяге к ней.

Востоковед Андрей Ланьков пишет о кризисе неоконфуцианской учености, который к середине XVIII века стал очевидным для дворянской интеллигенции тогдашней Кореи.

«Многие корейские интеллигенты, – объясняет Ланьков, – стали говорить о том, что знание «должно быть реальным», то есть иметь какую-то практическую ценность. В поисках нового знания многие их них обратились к текстам западных авторов, которые время от времени попадали в Корею из Китая (там их переводили на классический китайский европейские миссионеры). В этих трактатах речь шла не о соотношении начала «ци» и начала «ли» и иных неоконфуцианских материях, а о вещах конкретных – географии, астрономии, морском и артиллерийском деле.

Активное распространение этих трактатов почти неизбежно вело к тому, что их поклонники начинали интересоваться не только западной наукой, но и западной религией. (...) В результате около 1780 года в Корее возникли кружки молодых дворян, которые активно читают и изучают Библию и начинают считать себя христианами. При этом интерес к западной религии у них сочетался с интересом к западным научным знаниям. Католицизм, который в то время в Европе большинством воспринимался как консервативная и даже реакционная сила, в сознании корейских интеллигентов оказался неотрывно связан с современной наукой.

Отправной точкой в истории корейского католицизма можно считать 1784 год. Весной этого года к западным миссионерам в Пекине пришел молодой кореец, приехавший в Китай в составе официальной миссии. Кореец, которого звали Ли Ён-хун, рассказал, что и он, и его друзья – молодые корейские дворяне – давно читают Библию и миссионерские трактаты и считают себя христианами, но понимают, что они не могут в полной мере стать таковыми до тех пор, пока не пройдут обряда крещения. Миссионеры крестили Ли Ён-хуна и проводили его обратно в Сеул, снабдив христианской литературой на древнекитайском языке, которым в те времена владели все образованные корейцы».

Собственно говоря, аналогичную картину мы наблюдаем и в Китае. При дворе поздней династии Мин и ранней Цин иезуитские миссионеры представали как зарубежные эрудиты, обладавшие обширными познаниями в астрономии, математике, гидравлике и географии. В течение всей миссионерской эпохи, длившейся вплоть до середины XX века, когда к власти в стране пришли коммунисты, мы видим, что христианство – и католичество, и протестантизм – воспринималось не только как спасительное учение, но и как основа для модернизации и вестернизации. Китайский «отец нации» Сунь Ятсен был протестантом-конгрегационалистом, маршал Чан Кайши – методистом...

Кафедральный собор Спасителя (Сишику, или Бэйтан – «северный храм») в Пекине. Построен в 1887-1890 гг. по проекту и под руководством о. Пьера-Мари-Альфонса Фавье-Дюперрона CM.
Предпочтение местной культуры – культуре западной как в церковной, так и в светской области может быть удачным миссионерским ходом, но не должно становиться догмой. Церковь должна говорить с людьми о Христе на любом языке, на каком это возможно; и язык западной, латинской культуры здесь ничем не хуже любого другого. Верно это и для России, где у приезжих священников стало, кажется, «хорошим тоном» делаться более русскими, чем сами русские, для которых, наоборот, первым шагом к Католической Церкви часто становится любовь к западноевропейскому «стилю», будь то готическая архитектура или григорианское пение. Doukhovnost в исполнении таких миссионеров оказывается в восприятии их потенциальной паствы в одном ряду с matryoshka и balalayka. (Разумеется, не похвалю и другую крайность, когда в католическом приходе какого-нибудь русского города комфортно чувствуют себя только этнические поляки или немцы, «вернувшиеся к корням», а немногочисленным русским, всё же пробившимся во Вселенскую Церковь, предлагается как можно сильней ополячиться или онемечиться: это тоже не миссия, а не пойми что).

Единственно здравым подходом здесь видится осознание ценности всех национальных и наднациональных культур, и в том числе – традиционной церковной культуры Запада, привлекательной для многих вне зависимости от их этнического происхождения. Говорите с людьми на том языке, на котором они на самом деле готовы вас слушать!