2 сентября – 35-я годовщина смерти Дж. Р. Р. Толкина, автора прославленной трилогии «Властелин Колец» и профессора Оксфордского университета. В этом качестве он, вероятно, известен больше всего, но многие знают также и о том, что человек сей был ревностным католиком.
Толкин, скончавшийся в 1973 г., застал изменения в литургической жизни Церкви. Довольно давно известно, что назвать его «энтузиастом» в отношении этих перемен никак нельзя. Вот какие примеры мы можем привести из числа различных упоминаний по этому вопросу:
На одной из Месс, «вдохновленных» II Ватиканским Собором, Толкин понял, что новшества для него непереносимы. Расстроенный из-за смены языка богослужения и общей «неформальности» ритуала, он поднялся со своего места, с трудом протащился по нефу, трижды низко поклонился и решительно вышел за дверь.
Саймон Толкин, британский адвокат и писатель, внук Толкина, вспоминает также о следующем:
Я ярко помню, как ходил с ним в церковь в Борнмуте [Bournemouth – город на южном побережье Англии, где Толкин жил после выхода на пенсию и до смерти своей жены Эдит в 1971 г. – прим. пер.]. Он был ревностным римо-католиком, а дело было вскоре после того, как Церковь перевела литургию с латыни на английский. Дед явно был с этим не согласен и громогласно произносил все ответы на латыни в то время, как остальные прихожане отвечали по-английски. Мне все это представлялось весьма томительным, но дед не обращал ни капли внимания. Он просто делал так, как считал правильным.
Разумеется, все это – лишь рассказы из вторых рук, но мне недавно пришло в голову, что интересно было бы собрать воедино мысли Толкина по литургическим и церковным вопросам в те бурные времена конца 1960-х и начала 1970-х подобно тому, как это было сделано с размышлениями Ивлина Во, объединенными в том под названием «Тяжкое испытание» («A Bitter Trial»), который несколько лет назад вышел в издательстве St. Austin Press.
Не знаю, много ли найдется материала, но мне кажется, что в рамках «архивного процесса» по документации послесоборного периода и реакции тех, кто его пережил, было бы интересно материал этот объединить. Согласно ряду источников, Толкин несколько раз выражал свою поддержку usus antiquor публично и даже выступал на встречах первых «традиционалистов». Полезно было бы разыскать материалы первоисточников, если они сохранились. Можно надеяться, что присутствующие были благоразумны и задокументировали их.
Однако же несколько примеров у нас есть под рукой и сейчас. В одном из писем Толкина, адресованном его сыну Майклу и датированном 25 августа 1967 г., он обращается к вопросу, с которым мы столкнулись тогда и продолжаем сталкиваться сейчас – проблеме археологизма.
«Протестантские» поиски «простоты» и прямоты в прошлом — что заключает в себе отчасти благие или, по меньшей мере, понятные мотивы, — несомненно, ошибочны и даже тщетны. Поскольку о «раннем христианстве» сегодня, невзирая на все «изыскания», мы по большей части так ничего и не узнаем; поскольку «первозданная простота» — ни в коей мере не гарантия ценности и в значительной степени была и есть отражением невежества. Серьезные нарушения были столь же свойственны христианскому «литургическому» поведению изначально, как и сейчас. (Критика «эвхаристического» поведения со стороны святого Павла — достаточное тому доказательство!) И еще более — потому, что Господь Наш не назначил «моей церкви» застыть в неподвижности, в состоянии вечного детства; Господь задумал ее как живой организм (уподобленный растению), который развивается и меняется внешне через взаимодействие завещанной ему жизни в благодати и истории — конкретных обстоятельств того мира, в который он помещен. Между «горчичным зернышком» и взрослым деревом нет ни малейшего сходства. Ибо те, кто живет во времена раскидистой кроны, знает лишь Дерево, ибо история живого организма — часть его жизни, а история организма божественного — священна. Мудрые, возможно, знают, что началась она с зерна, однако напрасно было бы пытаться его выкопать, ведь зерна более не существует, а силы его и ценность ныне вобрало в себя Дерево. Очень хорошо; но в земледелии заботиться о Дереве должно властям, хранителям Дерева, — в меру своего разумения, подравнивать его, обрубать загнившие ветви, истреблять вредителей и так далее. (С трепетом душевным, сознавая, как мало им ведомо о его росте!) Но ежели они одержимы желанием вернуться к зерну или хотя бы к первой юности растения, когда оно было (как им представляется) прекрасно собою и не затронуто злом, они наверняка причинят немалый вред. Второй же мотив (который ныне столь смешивается с приверженностью к раннему христианству, причем даже в сознании любого из реформаторов): aggiornamento, осовременивание; в нем таятся свои серьезные опасности, как было ясно явлено в ходе истории. С ним также смешивают «экуменизм». (Дж. Р. Р. Толкин. Письма. Письмо 306. Пер. цит. по русскому изданию, М.: Эксмо, 2004).
Разумеется, можно спросить: «ну и что?» В конце концов, Толкин не был облечен какой-либо учительской властью – это так. Не обладал он и какой бы то ни было безошибочностью, мог быть подвержен эмоциональным реакциям, ностальгическим привязанностям и т. д. Но, если угодно, голос его, как голос верного католика, потенциально входил в состав sensus fidelium. Кроме того, он был человеком огромного интеллекта и культуры, человеком одновременно ученым и набожным. Так что понимание отклика столь видных персон, как Дж. Р. Р. Толкин, Ивлин Во и даже некатолики – например, Агата Кристи – дело интересное. Для кого-то их научный и литературный багаж может стать основой для того, чтобы отмахнуться и объяснить их реакцию аристократическим высокомерием обитателей башен из слоновой кости. Но есть и другая точка зрения. Многие были приучены молча подчиняться и доверять, каковы бы ни были их личные воззрения. В таком случае их реакция ограничивалась частными сношениями, которые никогда не увидят света, или вовсе оставалась невысказанной. Интеллектуалы же, такие, как Толкин и Во, уже исходно были более склонны к публичному выражению своих чувств. Кроме того именно ввиду их выдающегося положения мы часто обнаруживаем, что чувства эти, даже выраженные в приватной обстановке, оказывались задокументированы – в отличие от слов среднестатистического католика. В той мере, в какой они реагировали таким образом, и в той мере, в какой эта реакция сохранилась до наших дней, можно сказать без сомнения, что разделяли ее многие – это неплохо отложилось в живой памяти. И это может помочь нам ощутить климат тех времен, особенно – когда мы смотрим на него сквозь призму собственных литургических воззрений и критических высказываний Папы Бенедикта XVI.
Шон Трайб, The New Liturgical Movement
Комментариев нет:
Отправить комментарий