«Traditionis custodes»: стерилизующая вакцина? Мнение свящ. Даниэля-Анжа

От редакции: Во всем мире motu proprio «Traditionis custodes» вызвало оживленное обсуждение. Разумеется, Францию — а многих верующих этой страны папский документ касается не в последнюю очередь — оно не обошло стороной. Здесь высказываются не только традиционные сообщества и епископы (последние — по долгу службы). При этом те, кого беспокоит тональность и содержание motu proprio, зачастую опасаются, что Папа плохо осведомлен о реальном положении вещей и жесткость (возможно, даже жестокость) введенных им мер не послужит благу душ и единству Церкви. Это отнюдь не только «предвзятое» — априорно, поскольку «традиционалистское» — мнение. Даже некоторые известные во Франции духовные лидеры современной Церкви, такие, как отец Даниэль-Анж, проповедник и духовник молодежи, полностью вписанный в пореформенный церковный ландшафт, с беспокойством и со слезами (о чем он пишет сам) читают этот документ. Предлагаем вашему вниманию комментарий о. Даниэля-Анжа де Мопеу д’Аблейжа, появившийся в известном французском блоге «Le Salon Beige» 10 августа этого года.

Мнение свящ. Даниэля-Анжа де Мопеу д'Аблейж [1] о недавнем motu proprio:

¹ Родился в Брюсселе (Бельгия) 17.10.1932 г. в аристократической семье. Учился в Высшей духовной семинарии в Экс-ан-Провансе, Монах-бенедиктинец, католический священник с 1981 г., много лет провел в затворе в Руанде, по возвращении во Францию посвятил себя миссии среди молодежи, сооснователь молодежного христианского движения «Jeunesse-Lumière», в котором молодежь приобщается к опыту братской жизни и миссионерской деятельности; активный борец с абортами и «гендерной» пропагандой. Популярный и любимый многими во Франции (известный также за ее пределами) проповедник «поколения Иоанна Павла II». Участвует в диалоге с православием, некоторые из 68 его книг переведены на русский язык и изданы православными издательствами. Не принадлежит к т. н. «традиционалистскому движению». Здесь и далее — примечания переводчика.

Я ошеломлен, расстроен этим motu proprio. Меньшее, что мы можем сказать: нас отправили в нокаут! Я вижу слезы многих моих друзей и близких. Молюсь, чтобы их не искушали горечь и печаль, а тем более — бунт и отчаяние.

Откуда такая жесткость и ни капли милосердия или сострадания? Как не растеряться, не потерять равновесия?

Конечно, среди приверженных традициям братьев-католиков есть некоторые, кто — о, увы, увы! — мог ожесточиться, оцепенеть, встать на дыбы, уйти в гетто, дойти до отказа сослужить на Мессе освящения елеев, что недопустимо. Но для этого крохотного меньшинства и так было бы недостаточно одного твердого увещевания вкупе с возможными угрозами наказания. Вдохновимся речениями Книги Премудрости Соломоновой: «Посему заблуждающихся Ты мало-помалу обличаешь и, напоминая им, в чем они согрешают, вразумляешь (…) Но и их, как людей, Ты щадил (…), мало-помалу наказывая их, давал место покаянию» (Прем. 12:2,8,10).

Освежающие оазисы в пустыне всеобщего вероотступничества.

Но если говорить только о Франции, то знает ли Папа о существовании дивно сияющих групп и общин, привлекающих значительное число молодых людей, молодых пар и семей? Их туда привлекает чувство священного, литургической красоты, примеры созерцательности, прекрасного латинского языка, послушания Престолу Петра, евхаристического пыла, частых исповедей, верности Розарию, стремления душ к спасению и столь много иных моментов, которых они никак и нигде — увы! — не могут найти во многих наших приходах.

Не все эти ли эти моменты пророческие? Разве нам не следует принять вызов, неужели нам нечему поучиться, ничто из этих примеров нас не в состоянии вдохновить? Разве это ощущал Папа Иоанн Павел II, издавая motu proprio «Ecclesia Dei»?

В их общинах преобладают молодые люди и семьи, чья «воскресная практика» близка к 100%. Мы не дерзнем говорить, что они полны ностальгических чувств о прошлом, анахроничны. Все наоборот: латынь, Месса ad orientem, григорианский хорал, сутана: для них все это в новинку. В этом и состоит вся привлекательность новизны.

Удивительно ли, что монашеские общины, служащие на латыни, а иные даже и согласно чину Иоанна XXIII, процветают, привлекая много молодых людей?

Я думаю, в частности, об общинах, которые мне посчастливилось знать лично и которые я уважаю, восхищаясь ими — например, таковы сообщества в Лё Барру (монахи и монахини), Богородицы Заступницы (Notre-Dame de la Garde), а также община тулонских миссионеров Милосердия. Нельзя говорить, что они не миссионеры! С первым из них связано отделение Святой Марии Магдалины (Сен-Мари-Мадлен), а это сотни подростков и юношей, не говоря уже об участниках духовных упражнений, которые стекаются туда. Во-вторых: наши дела обстоят не лучше с точки зрения евангелизации мусульман и наших маленьких язычников на пляжах. И это мы еще не упомянули о паломничестве в Шартр на Пятидесятницу, а ведь число его участников неуклонно растет!

Наряду со скаутами и общиной св. Мартина это церковное движение дает Церкви наибольшее число священнических призваний. Я — свидетель великого рвения, царящего в семинарии в баварском Виграцбаде, учрежденной благодаря некоему кардиналу… Ратцингеру.

В столь жестоком мире, где борьба за верность Иисусу и Его Евангелию уже сама по себе — героический подвиг, где [молодых христиан] уже вытесняют на обочину жизни, презирают, высмеивают в школах, которые они посещают, и даже в семьях, где все их ценности попраны, если не проституированы [sic! — прим. пер.], где они ужасно одиноки и изолированы, совершенно беззащитны, где они живут на грани отчаяния: зачем, для чего нужно лишать их немногих оставшихся твердынь, придающих им силы, храбрости, смелости сопротивляться и держаться? И это в разгар больших потрясений в Церкви, и посреди крушения веры в этом мире. Война против Христа и Его Церкви развязана, мы в самой гуще события — поединка между убийцами и Князем жизни! И молодые люди имеют больше, чем когда-либо, прав на поддержку, воодушевление, вооружение, просто безопасность! Давайте не будем лишать их некоторых из наших самых красивых убежищ, подобных высокогорному убежищу посреди смертоносных расщелин.

В безводной пустыне общества, где побеждает «молчаливое отступничество человека, считающего себя счастливым без Бога» (св. Иоанн Павел II), эти группы и приходы — настоящие освежающие оазисы. Красивейшие цветы, растущие в них — молодые люди и даже дети, достигшие светлых вершин святости. Как тут не упомянуть Анн-Габриель Карон [2] из прихода миссионеров милосердия в Тулоне — уже открыт процесс причисления ее к лику блаженных! И разве можно забыть о маленькой мученице Жанне-Мари Кегелин [3] из Эльзаса, два брата которой теперь священники Братства святого Петра (смею надеяться, что этот факт не послужит причиной промедления с открытием ее беатификационного процесса)

² Родилась 29.01.2002 г. в епархии Тулон-Фрежюс, Франция, скончалась от рака 23.07.2010 г. в возрасте 8 лет. Отличалась необычайным для своих лет благочестием — особенно евхаристическим — и любовью к Господу, Пресвятой Богородице и ближним. В 2018-2020 гг. в ее родном приходе св. Франциска де Поля в Тулоне, затем на епархиальном уровне, и с 2020 г. на уровне Конференции католических епископов Франции были собраны свидетельства о ее жизни и в сентябре 2020 г. открыт процесс по делу о причислении Анн-Габриель Карон к лику блаженных.

³ Седьмая и предпоследняя из детей эльзасской семьи Кегелин была похищена маньяком 18.06.2004 г. днем, во время велосипедной прогулки в нескольких сотнях метров от родного дома в Ринау, деревне, расположенной в сорока километрах к югу от Страсбурга. Это случилось в торжество Святого Сердца Господня. Ей было неполных 10 лет (родилась 18.07.1994 г.). Полиция обнаружила обнаженное тело девочки (со следами изнасилования) в ручье Вальфф близ соседней деревни Оберне. По свидетельству родных и соседей, маленькая Жанна-Мари была очень живым и веселым ребенком, при этом она постоянно находила время и возможности не только для игр и развлечений, но и для чтения Евангелия, молитвы Розария, пения псалмов и духовных гимнов. Семья Кегелин — ревностные католики, из тех, кого во Франции (и не только) называют «традиционалистами».

Стерилизационная вакцина?

И вот, после всего, о чем я сказал, как нам понять, отчего Папа просто-таки, как кажется, преследует цель, заключающуюся в их исчезновении, роспуске, полной ликвидации? В чем причина? Все это — просто ради введения ныне установленных стандартов? Ведь мы видим, как их священников отрывают от приходов, и им запрещено создавать новые: разве это не форма стерилизующей вакцинации? Теперь ни один новый священник обычной формы обряда не сможет совершить так называемую Тридентскую Мессу без разрешения от своего епископа, который, в свою очередь, обязан следовать указаниям из Рима.

И вот что хуже всего: заявлено, что миссал (Месса, а также иные таинства) св. Иоанна XXIII больше не принадлежит Римскому обряду, поскольку «единственным выражением» его теперь является единственный миссал Павла VI. Таким образом, этот обряд ipso facto отошел в прошлое, устарел, оказался в прошлом и парит в безвоздушном пространстве…

Разве это не удар кинжалом в спину или, вернее, в сердце нашего дорогого Бенедикта XVI? Его гениальный ход заключался в том, чтобы спасти этот обряд, сделав его просто-напросто вторым вариантом или формой единого Римского обряда. Какое мужество ему потребовалось! И все это — совершенно вне какой бы то ни было дипломатии или просто церковной политики, как лукаво намекает [недавнее] motu proprio. Сколько раз он подтверждал, что этот обряд, который освящал христианский народ, орошал всю Церковь, приносил столько плодов святости на протяжении стольких веков, имел полноправное гражданство сегодня и был неотъемлемой частью латинской и Римской литургии!

И когда его пытались изъять [из жизни Церкви] около 60 лет назад — это был скандал, искушение! И он отменяется Папой — внезапно, жестоко, росчерком пера, Папой, определенно менее привязанным к литургии в душе, чем Бенедикт XVI с его совершенно бенедиктинской душой.

Придется ли Бенедикту XVI в его монашеском затворе просить у своего преемника разрешения продолжать совершать этот обряд, который он так любил и который ему мастерски удалось спасти?

Угроза раскола или подполья?

И еще раз: намерение нашего Святого Отца, несомненно, прекрасное и доброе: соблюсти общность Народа Божия. Но последствия, скорее всего, будут прямо противоположными.

Я трепещу: многих посетит искушение просто присоединиться к Экону и Братству святого Пия X, которому Папа Франциск великодушно протянул руку в год Милосердия. Добрых 40 лет назад они героически отстранились от архиепископа Лефевра, чтобы вновь обрести Римскую Матерь-Церковь, их с распростертыми объятиями приветствовал святой Иоанн Павел II: разве можно забыть озаренную светом фигуру Жан-Поля Иверна из Экона [4] (потом — из Рима и Версаля), захваченного потоком святости?! А теперь их обвинят, когда они будут вынуждены сказать: «Ну что же, мы вам больше не нужны: мы возвращаемся туда, откуда пришли». Столько жертв, и все было напрасно?! Иоанн Павел II и Бенедикт XVI любили нас, понимали нас, как и многие замечательные, отважные епископы, и вот, в мгновение ока мы тайно обмануты!»

⁴ Свящ. Жань-Поль Иверна родился во Франции 11.09.1956 г. в Сен-Жермен-дю-Плен, с 1975 г. учился в основанной монс. Марселем Лефевром семинарии в Эконе, затеми перевелся в Рим, где продолжил обучение, в октябре монс. Симоно, епископ Версаля, принял его в число клириков епархии. Свящ. Иверна был рукоположен 26.11.1983 г., один из ярких пастырей из «поколения Иоанна Павла II». Служил при храме св. Людовика в Пуасси, в 1989-1992 гг. — при высшей военной школе Сен-Сир, был вдохновенным и повсеместно любимым пастырем молодежи. 28.08.1991 г., перед назначением в приход св. Мартина в Монтиньи-ле-Бретонне, совершая вместе с группой молодежи восхождение на вершину горы близ Шамони, был ранен во время камнепада у ледника Боссон (он единственный тяжело пострадал) и скончался от потери крови. В его завещании, написанном 12.01.1986 г., и такие строки: «Бог есть любовь. Церковь прекрасна: ведомый Марией, я ни о чем не жалею из всего, что задумал в ней. Благодарю Бога за Святую Римско-Католическую и Римскую Церковь, за мою Версальскую епархию (…)». О. Даниэль-Анж в статье 2011 г. назвал его «пророком радости и красоты Божией».

Короче говоря, это реальный риск «расколов, которые будут процветать повсеместно, если епископы, привыкшие к резкости, попытаются навязать свою власть не менее суровым настоятелям» (Ж. Прива). Вот тут-то и будет соблазн уйти в подполье...

Разве общение внутри Пресвятой Троицы [по аналогии] не подразумевает внутрикатолический «экуменизм»?

И разве церковное общение не есть то же самое, что и общение Пресвятой Троицы (Ин. 17), то есть — красота в ее разнообразии? Чем больше различий — при условии, что они дополняют друг друга — тем прекраснее Церковь. Разве инаковость не является условием плодовитости? Почему же нам так сложно принимать, приветствовать и любить этих крещеных братьев и сестер, видя их чувствительность, понимая их желания, их особые специфические дары, тем более, что они дополняют наши? Зачем навязывать молодым, и без того столь хрупким людям свои предпочтения? Мы чтим наших католических братьев из святых Восточных Церквей. В самом Риме им служит целая Конгрегация. Мы восхищаемся их величественными литургиями: мелькитскими, византийскими греческими и русскими, коптскими, эфиопскими, армянскими, сирийскими — и при этом отбрасываем литургию — латинскую и Римскую — в ее традиционном изводе!

Чтобы не предавать логику, тогда следовало бы сделать единообразной всю монашескую или религиозную жизнь! Бенедиктинцы, цистерцианцы, картезианцы, кармелиты, бедные клариссы — прощайте! Необходимо было бы стандартизировать все духовные движения в их досадном разнообразии. Неокатехуменат, фоколяры, «Обновление в Духе Святом», «Оазис», «Общение и освобождение»: на выход! Бенедиктинцы, кармелиты, францисканцы, доминиканцы, иезуиты, салезианцы, викентинцы и проч. — на помойку!

Нет и нет, единство — это не единообразное безличие, но разнообразие! Общение — это не горизонтальность, а взаимодополняемость!

Святой Иоанн Павел II хорошо выразил это в своем motu proprio «Ecclesia Dei»: «Требуется, однако же, чтобы и все духовные пастыри и верующие вновь осознали то, что разнообразие даров, традиций духовности и апостольства является для Церкви не только законным, но составляет также ее богатство, имеющее решающее значение в прекрасном единстве в разнообразии; в этом „созвучии“, которое под действием Духа Святого возносится к Небу».

Слышите ли Вы плач и слезы своих родных детей?

Оценил ли Святой Отец последствия — а что это, если не землетрясение? — которое может породить такая непримиримость, в Церкви и даже за ее пределами? Даже такой атеист — у него бесспорно и заслуженно подобная слава — как Мишель Онфрей, осмеливается признаться, что «встревожен». Он уточняет: «Латинская Месса — это генеалогическое наследие нашей цивилизации. Она исторически и духовно унаследовала длинную священную цепочку обрядов, священнослужений, молитв, выкристаллизовавшихся в форме, которая предлагает величественное зрелище». И добавляет, с присущим ему сарказмом, который я — надеюсь, это очевидно — не усваиваю себе: «Для тех, кто верит в Бога, Латинская Месса — это Месса у спокойных Тихих вод (...) то же, что современная римская базилика Св. Августина в сравнении с многофункциональным залом в панельной многоэтажке: в последней вы тщетно будете искать священное и трансцендентное».

Подумал ли он о потрясении, которое испытают наши братья в святых Православных Церквах? Motu proprio Бенедикта XVI, высоко ценимого ими как великого богослова, давало им верный знак: Латинская Церковь верно хранит и защищает литургический обряд, пронесенный сквозь века. А теперь не зададутся ли они вопросом — не выкинем ли мы его в окошко?

Прочувствовал ли он возможное землетрясение, произошедшее в жизнях стольких молодых людей, молодых пар, целых семей, которые лишатся равновесия, будут сбиты с толку, разочарованы, почувствуют соблазн возмущения. До сих пор они любили своего Папу Франциска — милого и сбивающего с толку, каким он для них был — а они были верны учительству Рима, но вот теперь здесь к ним подкрались сомнение, недоверие, если не отторжение — ведь сейчас они с горечью осознают, что их обманули, отвергли, если не предали.

Как же не плакать с ними?

Хоть бы великая волна сострадания проистекающая из общего, единого крещения, братская и отцовская привязанность со стороны наших епископов, пыл молитвы окружили их, утешили, вернули силы, поддержали, ободрили, встретили приветливо! Горячо. Щедро. Как говорится, с любовью.

Дорогой Святой Отец, я тоже люблю Вас, уважаю Вас и восхищаюсь Вами! От имени большого числа моих друзей, молодых и старых, я осмеливаюсь поделиться с Вами — со всей сыновней простотой — своей глубокой скорбью! Но, движимый безумной уверенностью, дерзаю надеяться, что, видя столько слез на щеках ваших родных детей, Вы наберетесь смелости и Вам достанет смирения отменить столь непримиримое решение, даже «невзирая ни на что, что бы этому ни противилось, пусть даже оно и заслуживало особого упоминания».

Я надеюсь, паче всякой надежды!

Брат Даниэль-Анж

23 июля
в 40-летие моего рукоположения в сан,
в дни Международного евхаристического конгресса в Лурде

Перевод и комментарии: Станислав Струтинский, Una Voce Russia
Проверка текста по французскому оригиналу: С. П. Жукова

Византийская Литургия, традиционная латинская Месса и Novus Ordo — две сестры и одна чужачка

Для меня и, думаю, для большинства традиционалистов очевидна как близкая духовная общность между византийской Божественной Литургией и традиционной Римской Мессой, так и то, что Novus Ordo отступает от их общего наследия.

Порой, однако, можно встретить греко-католиков, которые, обманываясь поверхностным сходством между византийской Литургией и Novus Ordo (например тем, что они обычно служатся на народном языке, а молитвы произносятся громким голосом) и очевидными различиями между византийской Литургией и традиционным римским обрядом (например тем, что в последнем гораздо больше происходит в тишине, а народ исполняет менее «активную» роль), полагают, будто византийская Литургия ближе к службам Novus Ordo и, соответственно, сталкиваясь с таким выбором, предпочитают новую форму Римского обряда (usus recentior) древней (usus antiquior). В свою очередь, Действительно, сторонники и апологеты западной литургической реформы принимают на себя вид любителей восточной традиции и указывают на многие якобы «восточные» черты новой римской литургии.

Итак, если византийская и традиционная латинская литургия действительно имеют между собой больше общего, чем каждая из них имеет с Novus Ordo, нам следует ясно показать, в чем заключается это сходство. Я предлагаю сосредоточиться на следующих принципах, которые сначала приведу в виде списка, а потом рассмотрю подробно:

1. Принцип традиции.
2. Принцип тайны.
3. Принцип возвышенного стиля.
4. Принцип целостности или стабильности ритуала.
5. Принцип концентрации.
6. Принцип серьезной и постоянной подготовки.
7. Принцип правдивости.
8. Принцип иерархии.
9. Принцип параллельности.
10. Принцип раздельности.

1. Принцип традиции. Как традиционная римская Месса, так и византийская Литургия суть результат органического развития древней апостольской основы, передававшимся веками живой веры. Хотя то или иное литургическое последование может приписываться какому-нибудь известному святому, например св. Иоанну Златоусту или св. Василию, фактически обряд — это плод труда множества людей, чьи имена нам неизвестны. Ни византийская литургия, ни классическая римская литургия не являются продуктом работы комиссии, состоящей из экспертов-авангардистов, которые не общаются с простыми людьми и увлекаются модными — а теперь давно уже вышедшими из употребления — теориями. Это можно назвать принципом традиции — принятия того, что передано. Говоря простыми словами, литургия хороша не потому, что церковная власть считает ее хорошей; скорее наоборот — Церковь знает, что она хороша, потому что получила ее [из хорошего источника. — прим. пер.]. Здесь нам необходимо искоренить противоестественное западное ультрамонтанство, сторонники которого считают, будто литургия определяется единственно распоряжениями папской власти, как если бы она представляла собой бесконечно мягкий пластилин, форма которого зависит только от желаний скульптора. До Павла VI папская власть провозглашала то, что уже знали и любили в Латинской Церкви как принадлежащее к Традиции [1].

2. Принцип тайны. Каждой из этих литургий свойственен принцип тайны: литургическое действие осязаемо сакрально, оно есть дело и чудо, которое Бог совершает среди нас и к которому человеку позволено присоединяться в страхе и трепете. Традиционная литургия — словно облако, в котором обитает Бог и к которому осмеливается приблизиться Моисей. В ней нет такого чувства, будто мы присутствуем на планерке с определенной повесткой дня, проводимой под руководством менеджеров компании,  где зачитывается множество различных текстов и распределяются задачи. Мы лежим ничком на святой земле перед пылающей купиной Божия откровения.

3. Принцип возвышенного стиля. Молитвы и чтения в традиционных литургиях Запада и Востока либо поют певчие, диаконы, субдиаконы и хоры, либо шепчет в пресвитерии священник, однако нигде их не читают, как ежедневные новости или школьный урок. К этой возвышенности относится и то, что мы называем «высоким языком». На Востоке он приобретает форму утонченных поэтических композиций, на Западе — благородных латинских речений. Латынь есть столь же подлинный, присущий и определяющий язык Римской Католической Церкви, сколь народные языки являются языками восточных обрядов. [Примечание: Читатели опровергли мое заявление о том, что языки восточных обрядов можно называть народными без дополнительных объяснений. См. мой комментарий под статьей. — П. К.] То, что существовало на Западе на протяжении 1600 лет — не случайность, а основополагающий принцип, как провозгласил не кто иной, как св. Иоанн XXIII в своей апостольской конституции «Veterum sapientia», подписанной на алтаре собора св. Петра в 1962 году. Тем, кто участвует в богослужениях согласно usus antiquior, хорошо известно, насколько мощное влияние оказывает на верных церемониальное использование древнего языка, с течением времен приобретшего непостижимую силу. Сам тот факт, что этот язык специально выделен, так сказать, посвящен для употребления в публичном богопочитании, объективно представляет и субъективно стимулирует то отделение сакрального от профанного, которое находится в сердце жертвенной религии.

4. Принцип целостности ритуала. Как Божественная Литургия, так и традиционная латинская Месса в своем существовании предшествуют любому конкретному, совершаемому в данный момент богослужению, будучи определенными, всецело описанными обрядами, которым духовенство и светские верующие следуют со смиренным послушанием. Молитвы, антифоны, чтения, жесты и пение закреплены и предписаны; а в наивысшей степени это касается анафоры — самой священной из молитв, которая или никогда не меняется (на Западе), либо определяется литургическом календарем (на Востоке). Соответственно, частные предпочтения или пожелания служителя никогда не имеют руководящей роли. Этот принцип можно назвать также принципом стабильности, потому что целостность ритуала гарантирует духовенству и верующим незыблемый фундамент, на котором они могут строить свою духовную жизнь.

5. Принцип концентрации. Древняя римская литургия, так же как и византийская, проникнута догматическим, нравственным, аскетически-мистическим содержанием. Молитвы в ней плотны, богаты и полны благочестия. Это поэтический гобелен, сотканный из Священного Писания и других набожных речений. По сравнению с этими литургиями Novus Ordo выглядит очень скудным. Вспомните разнообразные тропари византийской традиции или богатство антифонов проприя в Римском обряде, а также его коллекты, секреты и молитвы после причащения, из которых почти ничто не пережило в своем в первоначальном виде встречу с острыми ножницами Комиссии [2]. [В оригинале: bowdlerizing scalpel of the Consilium — английское выражение «to bowdlerize» означает «цензурировать, выхолащивать» и происходит от имени проф. Т. Боудлера, который выпустил в 1818 г. особое издание пьес Шекспира, в котором были опущены «слова и выражения, которые нельзя произносить вслух при детях». — прим. пер.] Consilium — Совет или Комиссия по осуществлению литургической Конституции «Sacrosanctum Concilium» (лат. Consilium ad exsequendam Constitutionem liturgicam Sacrosanctum Concilium) — сформированный в 1964 г. орган, составивший основные чинопоследования реформированной литургии. — прим. пер.]

6. Принцип приготовления. С предыдущим принципом тесно связан принцип серьезной и постоянной подготовки. И на Востоке, и на Западе духовенство и прислуживающие перед самой литургией тщательно готовятся к предстоящему им делу, будь то у жертвенника, где со многими молитвами совершается проскомидия — подготовка хлеба и вина для Евхаристии, или у ступеней алтаря, где читаются 42-й псалом, «Confiteor» и молитвы восхождения. Как можно было представить себе выход прогулочным шагом из ризницы прямо к алтарю, как будто это не такое уж и большое дело? Будто кто-то идет на благотворительный ужин со сбором пожертвований?

Кэтрин Пиксток очень хорошо заметила, что повторение молитв во всех аутентичных литургиях неслучайно и имеет огромное духовное значение. В византийской литургии от начала до конца священник часто молится тихим голосом, снова и снова готовясь к следующему чудесного шага, который ведет его в тайне Христа. Аналогично и в подлинной римской литургии мы видим богатый офферторий, три молитвы подготовки к причащению, молитвы при омовении сосудов, «Placeat» и Заключительное Евангелие. Как в византийской Божественной Литургии, так и в римском usus antiquior нам встречается многократное повторение определенных молитв: в первой это ектении с их «Господи, помилуй» или «подай, Господи», в последнем — девятикратный «Kyrie eleison — Christe eleison», тройное «Confiteor», троекратное «Domine, non sum dignus» (причем последнее произносится дважды, чтобы показать разницу между причащением священника и верующих)[3].

7. Принцип правдивости. В традиционных лекционариях евангельское послание представлено ​​во всей полноте — в них включены как более простые его части, так и «трудные». Хорошо известно, что в Novus Ordo Священное Писание сильно отредактировано в угоду современным тенденциям[4]. Говоря более широко, традиционный lex orandi содержит и передает с апостольским рвением всю полноту lex credendi Католической Церкви, не «редактируя» его под нужды современной чувствительности или обидчивости. Так, если взять один пример из тысячи, в старом обряде без каких-либо обиняков излагаются осуждение Иуды и реальная возможность ада для каждого из нас, а также обильно используются проклинающие псалмы, направленные против наших духовных врагов. В Novus Ordo такие вещи вырезаются или сильно сокращаются[5]. В этом смысле новая Месса не передает полноту веры, которую мы находим в Священном Писании, у Отцов, в документах Соборов и у Учителей Церкви. В этом смысле она не выполняет своей роли lex orandi правоверной Церкви.

Факт в том, что многие артикулы веры, которые можно видеть и слышать в старых литургиях, в контексте новой римской литургии нужно изучать и слепо принимать, поскольку из самого обряда они не очевидны. Для примера рассмотрите почитание, причитающееся святым, или поклонение (latreia), которое нужно оказывать Святым Дарам. Тот, кто участвует в византийской или в традиционной римской литургии, имеет интуитивный опыт почитания святых и поклонения Евхаристии. В Novus Ordo же систематически урезается степень внимания, уделяемого святым[6], а также ликвидируются знаки благоговения перед страшными тайнами Христовыми.

8. Принцип иерархии проявляется в четком разделении ролей священника, диакона, субдиакона, алтарника, певчего и т. д. В Мессе Novus Ordo, с ее расплывчатыми нормами касательно действий светских лиц в пресвитерии, это разнообразие невзаимозаменяемых ролей теряется и размывается. Ни византийская, ни аутентичная римская литургия не позволяют не одетому соответствующим образом светскому человеку свободно входить в пресвитерий и выполнять функции, которые принадлежат духовенству, а тем более — брать руками Святые Дары. Идентичность священника как посредника между Богом и человеком в этих литургиях тщательно уважается и проявляется на практике, равно как проявляется и уважается и идентичность мирянина как активного свидетеля жертвы.

Литургия является воплощением истинной экклесиологии, а не ее вымышленной альтернативы. Из Мессы Novus Ordo невозможно вынести связное и полное понимание иерархической природы мистического Тела, тогда как это можно легко сделать как из Божественной Литургии, так и из традиционной римской Мессы. Соответственно, и участие в традиционных литургиях и в ново-Римском обряде понимается фундаментально различным образом. Правильный взгляд заключается в том, что участие должно соответствовать различным ролям тех или иных частей церковного организма, которые должны быть очевидны по одежде, позам, месту нахождения того или иного участника богослужения и вверенным — и не вверенным — ему функциям[7].

9. Принцип параллельности связан с принципом иерархии. В любой аутентичной восточной или западной литургии мы увидим, что несколько вещей происходят одновременно (пользуясь техническим термином, можно сказать, что это «параллельные» литургии). Диакон читает ектению, пока священник произносит свои собственные молитвы; народ поет «Sanctus», а священник начинает Канон. Те, кто посещает или византийскую, или традиционную латинскую литургию, начинают воспринимать литургию как многослойное действие, составленное из многих индивидуальных действий, сходящихся к общей цели. Это никоим образом не логическая последовательность обособленных друг от друга актов, при которой в одно и то же время может происходить только одно действие (как в «последовательной», или «модульной», литургии, примером которой является Novus Ordo)[8].

10. Принцип раздельности. Все аутентичные христианские литургии сохраняют и применяют в своих ритуалах богословский принцип, воплощенный в архитектуре Храма Ветхого Завета, который, как учит Послание к Евреям, нашел свое осуществление во Христе и поэтому навечно остается на символическом уровне частью нашего Евхаристического Жертвоприношения. На Востоке отделение алтаря или святого святых от нефа более очевидное благодаря наличию иконостаса, входить за который могут только определенные священно- и церковнослужители. На Западе завеса уступила место заграждению [rood screen], который в большинстве мест уменьшился в размерах, превратившись в алтарную балюстраду, однако пресвитерий всегда оставался выделенным, приподнятым и недоступным для мирян. Кроме того, в западной литургии зримый иконостас уступил место «звуковому иконостасу» латыни, перемежающейся с тишиной. Сакральный язык и молчание становятся завесой, укрывающей святое святых и защищающей святые тайны от осквернения обыденностью. Таким образом, как восточная, так и западная литургия «скрывают лицо наше в Присутствии Божием», делая это по-разному, но в обоих случаях весьма действенно, обращая внимание верующего на скрытую славу Божию.

Помимо этих принципов, которые, как видим, непосредственно относятся к самой природе богослужения, есть еще множество обстоятельств, не являющихся обязательной характеристикой Мессы Novus Ordo, однако сопровождающих ее в 99% случаев, например, положение священника versus populum. После того, как духовенство стояло «лицом к народу» почти всегда и везде на протяжении пятидесяти лет, и после папских репримандов в адрес осмелившихся думать иначе, даже тот, кто с самым большим оптимизмом относится к реформе реформы, не может утверждать, что положение versus populum не характеризует Мессу Novus Ordo в умах ее архитекторов, создателей и конечных пользователей.

Приведенная ниже таблица суммирует наши выводы.

Византийская литургия	Традиционная римская литургия	Современная римская литургия
Происхождение затеряно во времени; передавалась и получалась на протяжении веков	Происхождение затеряно во времени; передавалась и получалась на протяжении веков	Искусственно составлена назначенной комиссией в 1960-х гг. из разрозненных фрагментов западной и восточной традиции
Приписывается великим святым; авторство преимущественно анонимное	Приписывается великим святым, авторство преимущественно анонимное	Авторы (компиляторы) известны по имени и в основном не имеют репутации святости (напр., манипулятор с манией величия Буньини)
Авторитет определяется традицией	Авторитет определяется традицией и регулирующими папскими постановлениями	Авторитет определяется только папскими постановлениями
Исполнена благоухания тайны, что подчеркивается наличием иконостаса	Исполнена благоухания тайны, что подчеркивается латинским языком и тишиной	Избегает многословной горизонтальности и фамильярности лишь изредка и с большим трудом
Совершается ad orientem (согласно апостольской традиции и неизменно)	Совершается ad orientem (согласно апостольской традиции и неизменно)	Практически повсеместно совершается versus populum
Литургические тексты поются или произносятся шепотом и отличаются поэтическим строем	Литургические тексты поются или произносятся шепотом на иератической латыни	Литургические тексты в основном проговариваются на современном бытовом языке и будничным голосом
Богатое переплетение древних молитв, богословская насыщенность	Богатое переплетение древних молитв, богословская насыщенность	Существенно урезанное текстовое и церемониальное содержание со включением современных придумок
Параллельная литургия — иерархическая и многоголосая	Параллельная литургия — иерархическая и многоголосая	Последовательная литургия (в один момент происходит лишь что-то одно), сведенная к горизонтальному и рациональному распределению
Повторы — характерная черта, что порождает молитвенный настрой	Повторы — характерная черта, что порождает молитвенный настрой	Повторы в основном ликвидированы как нечто «бесполезное» для нашего времени
Целостность и фиксированность ритуала, например — предопределенные анафоры	Целостность и фиксированность ритуала, например — Римский Канон	Допускаются многочисленные варианты на выбор и импровизированные вставки
Провозглашается полнота христианского послания в Писании и Предании	Провозглашается полнота христианского послания в Писании и Предании	Опускаются некоторые аспекты Откровения и нравственности, которые принято считать «трудными» для современного человека
Церковная архитектура подчеркивает символическое значение пространств, разделяя их четкими границами	Церковная архитектура подчеркивает символическое значение пространств, разделяя их четкими границами	Церковная архитектура лишена традиционного символизма и/или сама литургия на практике игнорирует его
В алтарное пространство могут входить только священно- и церковнослужители в соответствующем облачении	В алтарное пространство могут входить только священно- и церковнослужители в соответствующем облачении	В алтарное пространство могут входить миряне в будничной одежде
Четко разграниченные роли духовенства и мирян, а среди духовенства —  разных его уровней	Четко разграниченные роли духовенства и мирян, а среди духовенства —  разных его уровней	Обедненная иерархическая модель; уравнивание и смешение роли духовенства и мирян (даже при соблюдении официальных предписаний)
Святых Даров касаются только рукоположенные клирики	Святых Даров касаются только рукоположенные клирики	Святых Даров касаются как клирики, так и миряне
Причастие получают стоя, но в уста и только от священника	Причастие получают на коленях, в уста и только от священника	Причастие обычно получают стоя и в руку, от любого, кто его раздает

По сравнению с Novus Ordo византийская литургия выглядит как король рядом с нищим, как Рембрандт рядом с карикатурой, как пир после голода. Однако по сравнению с традиционным римским обрядом во всем его сложном великолепии и организованной торжественности она — равная среди равных за трапезой Традиции. Мы обесцениваем действие Святого Духа в Западной Церкви, если называем византийскую литургию неким «золотым стандартом», ведь римский обряд в своей полноте — который, к сожалению, римо-католики так редко видят! — ей совершенно равен. А вот Мессе Novus Ordo придется указать на дверь, потому что она не может претендовать на место за царским столом аутентичных литургических обрядов.

Здесь кто-то может возразить, сказав, что Novus Ordo можно служить таким образом, чтобы сохранять «преемственность» с предшествующей римской традицией (а значит — способом, очень похожим на Божественную Литургию). Мой ответ прост. Некоторые из перечисленных десяти принципов вообще не представлены в Novus Ordo, причем уже в самой его задумке (сюда я отношу, по меньшей мере, принципы 1, 4, 5, 6, 7 и 9), тогда как остальные принципы (2, 3, 8 и 10) могут проявляться, а могут и не проявляться в зависимости от того, кто «возглавляет» литургию. То есть они возможны, но не обязательны. Этот факт сам по себе демонстрирует анти-традиционный характер Мессы Novus Ordo, в которой связь с традицией зависит от свободных решений служителя, а не от следования установленным правилам [9] . Таким образом, Novus Ordo можно служить квази-традиционным способом, тогда как византийская и тридентская литургии должны служится традиционным способом — выбирать здесь не приходится[10] .

Уже в одном этом различии мы можем видеть ту почти что бескрайнюю пропасть, которая отделяет современный римский обряд от любого исторического обряда в христианстве, западного или восточного. Его бедность в доктринальном, нравственном, рубрикальным и церемониальным плане, его модульная, линейная, рационалистическая структура и его «опционит» [в оригинале: optionitis — от options, то есть многочисленные варианты, предоставляемые священнику на выбор, и окончания -itis, характерного для слов, обозначающих болезни. — прим. пер.] отделяют его по существу от сферы сакральной культуры, в которой равно пребывают римский usus antiquior и византийская Божественная Литургия. К этой ситуации можно применить слова Авраама из притчи о богаче и Лазаре: «между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти отсюда к вам не могут, также и оттуда к нам не переходят» (Лк 16:26).

Но вот что удивительно, учитывая всё вышесказанное, это то, как многие греко-католики и и «эксперты» по восточной литургии — их самым видным представителем является здесь Роберт Тафт SJ — отдают предпочтение «реформированной» римской литургии, не замечая огромных расхождений и противоречий между ее принципами композиции и исполнения и принципами, общими, как только что было показано, для византийской и традиционной латинской литургии. Не будет преувеличением сказать, что литургия Павла VI как в целом, так и в деталях является деформацией латинской литургии и не может рассматриваться как аутентичный исторический католический обряд. Поэтому если какие-то византийские католики предпочитают Novus Ordo, то только из-за глубокой непоследовательности, заставляющей их придавать большое значение второ- и третьестепенным характеристикам и в то же время игнорировать, прощать и даже, кажется, поощрять его отклонения от фундаментальных принципов классической литургии.

Проблема здесь не просто гипотетическая. Как мы знаем, литургисты десятилетиями рассуждают о том, как бы «реформировать» восточные католические обряды, чтобы привести их в соответствие с конституцией «Sacrosanctum Concilium» и чертежами Буньини. Сочетание привязанности к мультикультурному плюрализму, свойственного Востоку консерватизма и отсутствия централизованной власти, способной навязать колоссальные литургические изменения, пока что избавляет восточные обряды от наихудших эксцессов литургической реформы. Но этот хрупкий мир может когда-то рухнуть, особенно если церковное руководство будет и дальше проявлять те идущие рука об руку качества — тщеславие и близорукость, которые были характерны для многих его представителей в течение последних пятидесяти лет. Поэтому каждому восточному христианину и каждому, кто симпатизирует Риму, надлежит понять те ошибки, которые породили обряды Павла VI и прочно укоренились в них — и оказывать сопротивление любому урезанию, компромиссу и «новизнам» в своей литургической жизни.

Возвращаясь к началу: греко-католикам, любящим свою литургическую традицию, стоит познакомиться с литургической традицией Запада, сохраненной и переданной в usus antiquior, и — именно из любви к тому, что есть общего между Востоком и Западом — избегать новой римской литургии, в которой смешаны непоследовательный антикварианизм и модернистские новшества, когнитивный диссонанс и разрыв с христианской традицией. Она — не что иное, как отрицание и греческой, и латинской традиций, противоречащее вековым догматическим и нравственным истинам, которые литургия всегда являла верным и воспитывала в них. Римские и византийские католики находятся в безопасности, в хороших руках, если участвуют в аутентичных обрядах друг друга; однако никто из них не может чувствовать себя в безопасности, участвуя в Novus Ordo.

Я закончу словами Мартина Мозебаха: «Всякое стремление к экуменизму, сколь необходимым оно ни было бы, должно начинаться не с рекламных встреч с восточными иерархами, а с восстановления латинской литургии, которая представляет собой подлинное связующее звено между Латинской и Греческой Церквами»[11].

Примечания

[1] Джеффри Халл в книге «The Banished Heart» показывает, что проблема вмешательства Пап в литургию существует уже много веков. Тем не менее он признаёт ту пропасть, которая разделяет всё, что делали Папы до Павла VI, и огромный разрыв, осуществленный Папой Монтини. Разница здесь не только количественная, но и качественная. Я знаю одного католического философа, который всерьез утверждает, будто единственное, что делает обряд Мессы действительным — это распоряжение Папы, и что если бы Папа пожелал выдрать из обряда всё его содержимое и заменить чем-то совершенно иным, результат был бы настоящим католическим обрядом, коль скоро содержал бы слова освящения.

[2] Карл Ольсон замечает следующее: «Я посещаю византийский приход вот уже 20 лет, и интересно, что хотя в восточных литургиях гораздо меньше тишины, чем в латинской Мессе — собственно говоря, в византийской Литургии тишины вообще очень мало — глубокое сходство между ними состоит в почтительности, трансцендентности и богословском богатстве. Честно говоря, слыша многие из молитв, употребляемых в Мессе Novus Ordo, я чуть не схожу с ума. Иными словами, Божественная Литургия и латинская Месса обращаются к разуму, сердцу и чувствам таинственными и глубокими способами, которые, хотя и могут в определенной степени восприниматься субъективно, служат объективной истине и божественной реальности».

[3] Мне хорошо известно, что эти молитвы надстраивались постепенно, и что, например, Заключительное Евангелие является довольно поздним дополнением. Но у всех этих добавок были достойные причины; они возникали под благим вдохновением Святого Духа. Удалять их после того, как они адекватным и гармоничным образом были добавлены в обряд и оставались его постоянной частью на протяжении веков — не что иное, как отрицание их богословского содержания и литургической функции, а значит и грех против Святого Духа. Поэтому конституция «Sacrosanctum Concilium» ошибается, заявляя, что литургия содержит «бесполезные повторы», от которых ее нужно очистить. На самом деле каждый, кто молитвенно входит в повторы древней литургии, понимает их предназначение. Это не представляло трудностей для христиан никогда до тех пор, пока не появились узко рационалистические и утилитаристские предрассудки современности.

[4] Подробнее об этой проблемную черте пересмотренного Лекционария см. в моей статье «A Tale of Two Lectionaries: Qualitative versus Quantitative Measures».

[5] Об Иуде см. мою статью «Damned Lies: On the Destiny of Judas Iscariot»; о пропуске псалмов см. «The Omission of ‘Difficult’ Psalms and the Spreading-thin of the Psalter».

[6] Римский Канон, как и анафоры Божественной Литургии св. Иоанна Златоуста, упоминает множество святых. Новые евхаристическое молитвы сильно урезают почитание святых и обращение к ним.

[7] В «Sacrosanctum Concilium» участие приобретает идеологизированный характер, поскольку превозносится над всеми прочими принципами, что неизбежно порождает искажения и раздоры: «Этому полному и деятельному участию всего народа следует уделить первостепенное внимание в устроении и развитии литургии» (п. 14) ; сравните это с фрагментом инструкции «Tra le sollecitudini» Пия Х : «Мы считаем необходимым обеспечить, прежде всего, святость и достоинство храма». Возможно, лучше здесь было бы говорить не об участии [participation], а о соучастии [assistance, слово, которое на русский в этом контексте обычно переводят как «присутствие», но в данном случае оно скорее означает «помощь, сотрудничество» — прим. пер.]: каждый из членов тела имеет свою часть в литургии, и притом каждый — в соответствии со своим местом. Принадлежность — более базовая категория, нежели выполнение какого-то действия, как и наше включение во Христа при крещении является более базовым для нашей идентичности, чем любое действие, которое мы выполняем.

[8] В Novus Ordo есть несколько моментов, когда священник делает одно, а народ или хор — что-то другое: молитва перед Евангелием, во время пения «Аллилуйя»; молитвы оффертория, если параллельно происходит пение; преломление Гостии в то время, как поется «Agnus Dei». Но количество таких моментов было сильно уменьшено, а их молитвенная наполненность — выхолощена.

[9] Как цепочка рвется в своем самом слабом месте, так и качество литургии, в которой имеется множество вариантов, определяется наихудшими из них. Ее нужно оценивать не по тому, какой она могла бы быть, если бы священник сделал много маловероятных наилучших выборов, а по тому, чем она является, если он выбирает то, что выбирают обычно..

[10] Конечно, это не означает, что традиционный римский обряд всегда служится привлекательным или эстетически адекватным образом. Но этого не может гарантировать ни один обряд, так как мы всё же имеем дело с людьми в их разнообразии и слабости. Здесь я имею в виду правила и обычаи, которые управляют обрядами как таковыми.

[11] Цит. по будущему пересмотренному и расширенному изданию книги «The Heresy of Formlessness» (Angelico Press, 2018), 187. В другом месте той же книги Мозебах говорит: «Характерной чертой этого столетия является не только то, что к зеленому дереву литургии применили топор, но и то, что были сформулированы самые глубокие прозрения в литургической сфере, правда, не в Римской  Церкви, а в Византийской. С одной стороны, Папа посмел вмешаться в литургию. С другой — православие, отделенное от Папы схизмой, в жестоких испытаниях этого века сохранило литургию и литургическую теологию . Для католика, который отказывается принять простые выводы циника, эти факты создают непростую загадку. Здесь можно говорить о трагической тайне, хотя слово «трагический» и выпадает из христианского контекста. Месса св. Григория Великого, древняя латинская литургия, сегодня обретается лишь у «сумасшедших», живущих на задворках Римской Церкви, тогда как Божественная литургия св. Иоанна Златоуста цветет во всём своем великолепии в самом сердце Православной Церкви. Мысль о том, что нам есть чему поучиться у православия, не слишком популярна. Однако нам нужно привыкать учиться — и учиться тщательно — тому, что Византийская Церковь может сказать нам о святых иконах и о литургии. Они так же важны и для латинского обряда; похоже, что мы сможем познать латинский обряд во всей его наполненности Духом только в том случае, если посмотрим на него с восточной точки

Примечание о народных языках на Востоке

Комментарии читателей к этой статье заставили меня усомниться в достоверности моего утверждения, что восточные обряды можно охарактеризовать использованием народных языков подобно тому, как это касается Мессы Novus Ordo, переведенной на множество современных языков. Да, во многих языковых группах используются народные языки (например, повсюду в США Божественная Литургия служится на английском), однако есть очень много исключений.

• Грекоязычные Церкви или Патриархаты пользуются литургическим греческим языком, а не народным. Некоторые Патриархаты наряду с греческим используют также арабский и др.
• Славянские Православные Церкви всегда пользовались исключительно литургической церковнославянским языком. В последнее время восточные модернисты сумели ввести народные языки, но не везде. Русские до сих пор пользуются только церковнославянским языком. Хотя сербы, болгары, македонцы, белорусы, украинцы много пользуются народным языком, церковнославянский язык не вышел из употребления и у них.
• Румынская Православная Церковь пользовалась церковнославянском и литургическим греческим языком с Х до XVII в., после чего перешла на румынский (впрочем, последний подвергся влиянию церковнославянского, что отдалило его от разговорной речи).
• Грузинская Православная Церковь в качестве литургического пользуется древним литературным грузинским языком. [А также другой формой письма, хуцури, в отличие от употребляемого в светских сферах мхедрули. — прим. пер.]
• Православные копты в качестве литургического используют литературный коптский язык. Хотя ее употребление сократилось за время долгого господства мусульман (ему на смену пришел арабский), он уцелел и ныне возрождается.
• Православные эфиопы в качестве литургического используют язык геэз, а не какой-либо из множества народных.
• Православные сирийцы пользуются классическим сирийским и арабским языками. Употребление арабского языка связано с веками мусульманского господства.
• Армяне пользуются классическим литературным армянским языком.

Кроме того — что мы понимаем под народным языком? Церковнославянский язык, например, был создан для того, чтобы славяне могли понимать литургию, но в то же время и для передачи крайне причудливого литургического греческого языка. Исторически в большинстве культур по определению существовал большой разрыв между литературной и разговорной речью, больший, чем обычно существует сегодня, потому что теперь больше грамотных людей, а высокий литературный язык практически исчез.

Еще один комментарий

Один читатель прислал мне эту ссылку, которая подтверждает многие сделанные мною в этой статье замечания чередованием хорошо подобранных видеофрагментов традиционной римской и православной литургий.

Да, дышать надо обоими легкими — но здоровыми, а не больными.

Питер Квасьневский

Первая публикация (на англ. яз.): «New Liturgical Movement», 4 июня 2018 г. Использован перевод на белорусский язык: «Te Igitur», 22 июня 2018 г.

Переходить в православие не надо: всё хорошее, что у них есть, и так уже наше

Мы часто слышим: «Не плюнуть ли на очевидный крах католических структур и не сделаться ли православным?»

Начну с того, что недвусмысленно скажу: это – искушение совершить тяжкий грех схизмы. Так что не надо.

Кроме того, как мы увидим ниже, поступить так – значит слегка попасть из огня да в полымя.

В письме, что я недавно получила, обеспокоенная католичка пишет, что действия нынешнего Папы ставят под вопрос всё ее понимание веры – и, в общем-то, по сути, всё ее понимание жизни, вселенной и вообще всего на свете. История ее многим покажется знакомой: она родилась после Второго Ватиканского Собора и никогда не знала «старой Церкви». К тому, чтобы опять стать практикующей католичкой, побудило ее восхищение двумя предшествующими Папами. Она вернулась в католичество «через чтение» и снова пришла к вере как раз в тот самый подходящий момент, чтобы увидеть, как теперешний Викарий Христа, сидящий на Петровом Престоле, самым явным образом рвет ее в клочья.

До 2013 года, пишет эта женщина, внимание ее было в основном сосредоточено на молитвенной жизни; она полюбила ранних Отцов Церкви – великих духовных писателей первых веков неразделенного христианства. И вот она так прямо спрашивает меня: почему бы ей просто не стать православной, раз на Папу нельзя положиться в том, чтобы он любил, защищал и передавал веру? Она даже ссылается на высказывания недавних Пап, особенно – Иоанна Павла II, согласно которым Католическая Церковь и православные схизматики – это «Церкви-сестры» или «два легких» одного и того же тела.

Одержимость современной Церкви фальшивым «экуменизмом» и «межрелигиозным диалогом» разъела понимание экклезиологии у верных. Католики теперь попросту не в курсе того, что православные пребывают в схизме, и что схизма – штука нехорошая: иерархи недавнего прошлого как бы убрали предупреждающие знаки, стоявшие вдоль обрыва схизмы.

Я пообещала своей заочной собеседнице, что посоветуюсь со знающими людьми и пришлю ей как можно более полный ответ, но сразу написала: «„Переходить в православие“ не надо, потому что всё, что есть у православных, всё, что ты любишь, есть и у нас – а на самом деле нам-то и принадлежит».

Если ты любишь восточную литургию – ты найдешь ее в Католической Церкви. Византийское литургическое и духовное наследие – твое. Иоанн Златоуст, Климент Римский, Поликарп, Иоанн Дамаскин, Ириней – всё это твои святые. Всё, что они писали, адресовано нам; всё величие и надежность их пути к святости – это сокровища нашей собственной Церкви. Духовность отцов-пустынников, «Апофегмата», «Добротолюбие» целиком и полностью принадлежат тебе, католику. Макарий Великий, авва Дорофей, авва Пимен, св. Моисей Мурин, св. Мария Египетская, пустынники Пахомий и Антоний – все католические святые, твои святые, твои друзья. Если ты хочешь стремиться к христианской цели освящения, к тому, что на Востоке так выразительно называют обожением – все они могут быть тебе в помощь.

После Второго Ватиканского Собора, новой Мессы и всего, что за ними последовало, православие кажется более настоящим

Нельзя не признать, что внешне православие очень привлекательно: экзотическая эстетика таинственного Востока, апостольская древность, мужественный патристический путь к святости, песнопения, иконы и архитектура, внешний вид их священников – архетипические отцовские фигуры с бородами, в черных рясах, уделяющие людям многовековую мудрость. Кому всё это не покажется захватывающим и зовущим? Подчеркивание учений и духовности первых веков христианства рождает чувство надежности и защищенности; они как будто разрубают этот невозможный ядовитый узел нашего современного беспокойства.

Православие влечет к себе людей тем, что в нём, как кажется, сохранилось что-то – или даже всё – от той строгости, содержательности, горнего смысла и рвения, от которых в Латинской Церкви отказались. А в наши дни привлекательность такого аутентичного христианства, которое не требует обращать внимание на творящиеся в Риме невообразимые сцены вполне понятна.

Одна из проблем современного, послесоборного, «мейнстримного» католичества – в том, что оно ничего от тебя не требует. По крайней мере – ничего такого, чего не требовал бы также и секулярный мир. Если вся «катехизация» целиком сводится к тому, чтобы «быть хорошим человеком», и другой такой же банальной чепухе, то чем же мы, католики, отличаемся от остального, неверующего мира? У православия есть репутация требовательной, даже взыскательной религии, и эта мысль, конечно, привлекательна для нас – детей эпохи постмодернизма, лишенной корней безотцовщины.

Но о. Майкл Мэри Сим, основатель и глава традиционалистского ордена трансальпийских редемптористов – железных монахов с острова в Оркнейском архипелаге – говорит, что на самом деле православие очень далеко от того, чтобы этой репутации соответствовать, гораздо дальше, чем католичество, в особенности – в том, чего мы обязаны придерживаться в области вероучения. Его привлекательность для католиков в нынешние времена «происходит от поверхностной оценки восточно-православной религии»: мол, у соседа на дворе трава зеленей.

«Восточно-православная религия предъявляет к человеку меньше требований, чем Католическая Церковь, – говорит он. – Оно предписывает меньше приверженности здравому учению или исполнения набора внешних нравственных и литургических норм».
Некоторым католикам, сытым по горло нынешним кризисом, может подуматься, будто православие – это просто «католичество без Папы», но отец Майкл Мэри указывает на то, как абсурдно для католика променять Ладью Петра на схизматическое сообщество из страха перед тем, что Папа-де ведет ее к схизме. Ведь именно папство – гарант не только вероучения, согласно догмату о безошибочности, но и единства христианина со Христом. Церковь учит, что умышленная схизма – это форма духовного самоубийства, разрывающего узы, которые связывают верующего с Мистическим Телом Христовым.

Соглашаясь с тем, что литургические нормы православия «строги, мистичны и очень красивы», отец Майкл Мэри говорит, что вся остальная его вероучительная и даже практическая строгость – это мираж. На самом деле православное учение – существенно иное, и существуют самые весомые причины, по которым католику, действительно верящему в то, чему учит Церковь – даже касательно таких фундаментальных материй, как божественная природа Христа и то, что мы знаем о Пресвятой Деве – попросту невозможно будет сделаться православным.

Поскольку православные отпали в схизму уже к 1054 году, они никогда не занимались более поздними вопросами Средневековья – и крайне пренебрежительно относятся к средневековой схоластике. У них нет традиции точно и четко формулировать учение, и они отвергли принцип непререкаемого авторитета. Поэтому доктрина их в большой своей части остается в размытой, «серой» зоне квази-факультативных мнений и выражений.

Отец Майкл Мэри объясняет: «От членов Православной Церкви не требуется под страхом греха верить ни в Непорочное Зачатие Пресвятой Девы Марии, ни в необходимость для спасения единства с преемником св. Петра – в то, во что обязаны верить католики и что, говоря объективно, является обязательными догматами, которые, чтобы спастись, нельзя отрицать».

Среди различных православных сообществ нет единства по многим ключевым вопросам нравственной сферы. Православная Церковь в Америке терпимо относится к неабортивной контрацепции в браке, тогда как более строгие православные объединения считают ее тяжким грехом. Что страшно, добавляет отец, «тайна исповеди у православных не столь надежна для кающегося и не столь обязательна для священника по сравнению с Католической Церковью».

Верных и традиционно настроенных католиков, которых искушает к бегству на Восток недовольство тем, как Папа Франциск размывает католические законы касательно развода, второбрачия и причащения, также ждет разочарование: эту идею он почерпнул у православных. «И в том, что касается следования внешним нравственным нормам, восточно-православная религия тоже не столь строга, как Католическая Церковь: там принимают развод и второбрачие, а также причащение разведенных второбрачных», – говорит отец.

Не все, может быть, помнят, что в начале своего понтификата Папа Франциск уже делал намеки на то, что католическое учение будет меняться, и, в частности, предлагал взять за образец как раз православный компромисс по вопросу о второбрачии.В июле 2013 года на борту самолета, летящего обратно со Всемирного дня молодежи в Рио-де-Жанейро, Джан Гвидо Векки из «Коррьере делла сера» спросил нового Папу (это была неприкрытая пропагандистская заготовка):

«Святой Отец, в ходе этого визита вы также часто говорили о милосердии. В том, что касается принятия таинств разведенными, вступившими в повторный брак, есть ли возможность изменения церковной дисциплины? Чтобы эти таинства могли стать возможностью приблизить этих людей, а не преградой, отделяющей их от остальных верных?»

Папа ответил:

«...Я считаю, что на это нужно взглянуть в более широком контексте всего пастырского попечения о браке. Поэтому здесь есть проблема. Но также – в скобках – у православных практика иная. Они следуют теологии икономии, как они ее называют, и дают второй шанс, позволяют это. Но я считаю, что эту проблему – здесь скобки закрываются – нужно изучать в рамках пастырского попечения о браке».

Православие – это не просто «католичество без Папы», и быть неким католико-православным гибридом невозможно. Обращение в православие требует отказаться от множества учений и даже исторических реалий, которые для верующего католика формируют всю его мировоззренческую позицию. Спор о Filioque – для католиков в буквальном смысле древняя история – в некоторых православных сообществах остается злободневным вопросом. Конечно, православные почитают Пресвятую Деву, но совсем не так, как мы. Среди учений, которые есть у нас, но отсутствуют у них – Непорочное Зачатие, взятие Богородицы на небо, а также чистилище.

Мы им не нравимся

От переходящего в православие ожидается, что он не только станет православным, но и отречется от многого такого, что для католичества является основополагающими учениями. Скажем без обиняков, какой именно прием ждет верующего католика во многих православных общинах, если он заявит, что хочет оставаться «в основном католиком», просто Папа ему не по вкусу. Для православных мы попросту неправы сейчас и были неправы вот уже тысячу лет. А для многих – не просто неправы, но и с ними самими обошлись неправильно. У православных христиан долгая историческая и политическая память, и нередко обиды многовековой давности воспринимаются как актуальная реальность. Короче говоря, мы им не нравимся. Мы для них еретики, но что еще важнее – политические угнетатели и захватчики.



Больше того, как ясно из приведенного выше видеоролика, будучи лишено двухтысячелетней традиции вселенскости («католичности»), превосходящей национальные и языковые границы, православие остается крайне националистичным. Православные русские, греки, копты глубоко разделены между собой и также глубоко вовлечены в текущие политические проблемы соответствующих стран.

Отсюда встает вопрос: «В какую именно Православную Церковь ты предполагаешь вступить?» Человеку ирландского, британского, немецкого, итальянского или испанского происхождения, пожалуй, нелегко будет разобраться, к какой из ветвей православия он принадлежит. Проведя одиннадцать лет в чужой стране, где нечасто услышишь мой родной язык, я могу засвидетельствовать, что чувство отчужденности и изоляции никогда полностью не проходит. А теперь представьте, что подобная культурная неприязнь станет главным принципом вашей духовной жизни.

Стефани Николас, писательница, недавно – в самый разгар нашего папского кризиса – обратившаяся из православия в католичество, говорит, что «менталитет обездоленных», играющий очень важную роль в православном мировоззрении, формирует некое чувство товарищества, но в то же время не позволяет увидеть тот факт, что это католики чаще всего подвергаются гонениям. В США православные нередко объединяются в своем антикатолицизме с протестантами.

«Когда я была подростком, – вспоминает она, – бывало, что протестанты при мне поносили католическое почитание Марии, совершенно не осознавая, что я сама по отношению к Богородице верю почти что в то же самое! Увы, я думаю, сегодня кто-то из не слишком честных православных в поисках обращений склонен лить воду на мельницу протестантской неприязни к католикам».

Затрагивает Стефани и националистический аспект православия – то, что она называет «прочной этнической привязкой к вере, которая им помогает жить как бы „отдельно от всего мира“».

Из огня католического неомодернизма – в полымя схизмы

Теория, согласно коей мы всего лишь чуточку более западные, чем они, а в остальном всё одинаково, практически всецело порождена той самой вероучительной размытостью, которую такой человек отвергает в послесоборной Католической Церкви и от которой он хочет спастись бегством. Стефани предупреждает не увлекаться православием из-за его экзотичности: «Похоже, что американцы любят всё новое, и мы это видим в массовом восхищении восточной „духовностью“, нью-эйджем, йогой и тому подобным».

«Той же притягательностью новизны обладает и православие для тех, кто хочет поверить – или не утратить веру – в Иисуса Христа», – говорит она.

В том, чтобы перейти в православную схизму с целью избежать нынешнего упадка католической дисциплины, есть внутреннее противоречие, продолжает Стефани. Размывание границ между католичеством и православием порождено той же утратой ясности, которая поразила и все прочие доктрины Церкви.

«Я думаю, что то расплывчатое отношение к аду и греху, которое в последнее время принято в человеческой составляющей Католической Церкви, прямо связано с размытыми границами нового экуменизма», – говорит Стефани.

«Второватиканизм в своей гордыне отрицает необходимость человеку сделать первые шаги навстречу Богу, поэтому неудивительно и то, какие проблемы возникают, когда он начинает бежать – в данном случае, в направлении обрыва схизмы. Если незачем бояться ада, то что такого уж особенного в грехе схизмы?»

Возникновению этой путаницы в головах поспособствовали выражения, которыми в последние десятилетия пользовались даже Папы: «Если Православная Церковь теперь не схизматическая секта, а лишь более слабое „легкое“, тогда и верным нечего бояться, если они променяют воскресную Мессу под гитарки на великолепную Божественную Литургию. Отсюда логично следует: может быть, стать православным вообще значит совершить хороший поступок во благо единства...»

Так как же нам справиться с этим кризисом?

Любя Христа и стараясь быть ближе к Нему. Если восточная литургия, древняя патристика и духовность отцов-пустынников тебе в этом помогает – вперед. Молитва, пост, частое принятие таинств, уроки Писания и вероучения. Стремление к дружбе и близости с Богом. В любую пору – мирную ли или бурную – ответ на вопрос «что нам делать» будет один и тот же. В этом – не только жизнь христианина, но и смысл человеческой жизни.

Вполне возможно, что сейчас католики переживают худший кризис со времен III века, но породившая его причина, стоящая за ним идея – в том, что мы должны знать истину о Боге. Здесь не может быть неопределенности, размытости, нечеткости. И если для нашего спасения необходимо, чтобы мы знали истину однозначно, ясно и так, чтобы она была сформулирована без двусмысленностей – тогда необходим и Папа. Внутри Церкви сейчас происходит ожесточенная борьба вокруг того, что истинно, а что не истинно, однако борьба эта вызвана тем, что мы знаем: что-то должно быть истиной, должен быть ответ, который можно найти, выразить и понять.

В противоположность этому даже говорить о том, во что верят «все православные», нельзя. Во многих случаях наши представления о вероучительной ясности и четкости в православии просто неуместны. Двусмысленность и допущение различных трактовок – то, что дисциплинированный разум обязан отвергать – являются нормальной составной частью их церковной жизни. И точно так же, как мы отвергаем берголианские стремления к двусмысленности, так должны мы отвергать их и у православных.

Стефани приводит такую цитату из Исаии: «Как многие изумлялись, смотря на Тебя, – столько был обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его – паче сынов человеческих!» Она добавляет: «Было ли видно очам людским, что Иисус – Сын Божий, или нет, не меняет того факта, что Он был и есть именно Тем. Это же верно и применительно к Его Телу, Церкви. То, как вел себя святой Петр во время Страстей Христовых, несколько утешает меня, когда я вижу, как сегодня ведет себя его преемник».

Хилари Уайт. Первая публикация (на англ. яз.): «OnePeter5», 18 сентября 2019 г.

Лицом ко Кресту

Автор статьи, которую мы предлагаем вашему вниманию, принадлежит к Халдейской Католической Церкви. Это одна из Восточных Католических Церквей, восстановившая полноту общения со Святым Римским Престолом в середине XVI века (современная иерархия восстановлена в XIX в.) В Османской империи и затем в пришедших ей на смену арабских государствах халдо-католики неоднократно подвергались жестоким гонениям. В наши дни их численность, по оценкам, составляет около полумиллиона человек. Как и весь ассирийский народ, к которому они принадлежат, халдеи расселены по всему свету.

Богослужебный обряд Халдейской Католической Церкви относится к восточно-сирийской литургической семье, сложившейся в первые века христианства на территории Парфянской, а затем Сасанидской империи. В наше время он претерпевает попытки реформирования «в духе современности» с максимальным приближением к латинскому Novus Ordo, которые, однако, не всегда встречают одобрение со стороны верных. Статья Ричарда Кассаба, опубликованная на английском языке на частном халдейском сайте Kaldaya.net – яркий пример полемики по одному из ключевых для современности литургических вопросов. Полагаем, что она будет интересна и российским католикам всех обрядов. – Переводчик.

Лицом ко Кресту

Ричард Кассаб

В страхе, смятении, унынии ждали воины-шотландцы начала битвы на Стерлингском мосту. Некому было возглавить их. Некому было повести их в бой, дав им смелость сразиться с англичанами. И тут появился – верхом на коне, в окружении своих ближайших друзей – Уильям Уоллес. Зная, как нужна шотландцам отвага и как не хватает им вдохновляющих слов, он выехал вперед, повернулся лицом к войску и стал говорить о том, что значит эта битва и почему они должны сражаться. Закончив недолгую речь, Уоллес вновь развернул коня – теперь оказавшись спиною к шотландскому воинству – и, встав во главе солдат Шотландии, повел их к победе.

Не знаю, кто счел бы «невежливым» то, что предводитель повернется к людям спиной, если ведет их к какой-то цели и сам идет впереди. Вполне естественно для того, кто ведет за собою других, иметь их за своей спиною. В фильме «Храброе сердце» мы несколько раз видим, как Уоллес ведет своих людей в бой. И ни разу он при этом не располагается лицом к ним. Значит ли это, что ему нет дела до следующих за ним? Конечно, нет – наоборот! Он хочет, чтобы они сосредоточились на цели, ждущей их впереди, а не на нем самом. Так что хотя формально можно сказать, что Уоллес «повернулся к народу спиной», честнее было бы заметить, что он вместе со своими людьми обращается лицом к цели.

«Храброе сердце» – всего лишь кинофильм, но в любом сценарии, самом фантастическом или самом реалистичном, глупо было бы вообразить себе кого-то, кто ведет людей к какой-то цели, при этом повернувшись к ним лицом. Предводители обращаются к народу только тогда, когда в этом есть смысл. Вспомним еще раз сцену, когда Уоллес произносит перед воинами речь, чтобы вселить в них отвагу. Само собой, он делает это, обратившись к ним. Когда говоришь с кем-то, естественно и логично повернуться к нему. Будь то приветствие, беседа, деловой разговор или даже совместный обед – естественным и типичным будет расположиться лицом друг к другу. А касается ли это литургического богослужения?

Поскольку целью Мессы является поклонение Богу, то и направление, в котором священник должен вести, а народ – следовать за ним, это направление к Богу. Необходимости смотреть на священника нет, поскольку не ему, а Богу мы поклоняемся, вознося хвалу. И не с народом беседует священник во время евхаристической молитвы. Так что же в это время происходит? Почему священнику нет смысла оборачиваться к прихожанам? В своей книге «Дух литургии» Папа на покое Бенедикт XVI, в то время – кардинал Ратцингер, очень хорошо объясняет это, говоря: «...общее обращение к востоку во время Евхаристической молитвы сохраняет свою важность. Речь идет не о случайных обычаях, а о самой сути Литургии. Смотреть на священника не обязательно.

А вот на Господа – непременно нужно»[1]. И потому неудивительно, что с самых древних времен священник во время основной части Мессы всегда обращался к востоку. И хотя эта традиция восходит к самой глубокой древности, Папа на покое Бенедикт обосновывает необходимость следовать ей отнюдь не «романтикой» старых дней и «ностальгией» по ним. Напротив – во всей главе, посвященной этой теме, он объясняет, что обращение к востоку означает взгляд, устремленный к Богу, и позволяет «вновь обрести нечто важное».

«Важно», «естественно», «логично» – все эти слова вполне уместны, когда объясняешь, в какую сторону лицом должен стоять священник во время Мессы. И хотя Второй Ватиканский Собор позволил (отнюдь не потребовал!), чтобы священники латинского обряда во время Мессы располагались лицом к народу, к Церквам восточных обрядов, в том числе к халдейскому, это никогда не относилось и не должно было относиться. Собственно говоря, официальные руководства по применению норм Канонического Права прилагают все усилия, чтобы указать самым ясным и недвусмысленным образом: «Подобная практика [т. е. молитва лицом на восток. – прим. пер.], которой во многих Восточных Католических Церквах угрожает новое, недавнее латинское влияние, имеет, таким образом, подлинную ценность и должна сохраняться как истинно созвучная восточной литургической духовности»[2].Современному человеку она, быть может, не покажется имеющей «подлинную ценность» или «истинно созвучным» с нашей духовностью. «Бог повсюду, – скажет такой оппонент, – так какая разница, куда смотреть?» Занимать такую позицию значит пренебрегать авторитетом и мудростью Церкви. Вместо того, чтобы игнорировать Церковь, лучше задаться вопросом: «Почему Церковь говорит об этом так ясно? Почему она объявила непослушание вне закона?» Именно потому, что противники этого великолепного жеста намеренно (или же по невежеству) добились почти что полного его исчезновения, Церковь сочла необходимым внести его в Каноническое Право, дабы защитить от утраты прекрасное достояние, принадлежащее всей Вселенской Церкви. Мы говорим здесь, конечно, не только о научном анализе Папы на покое Бенедикта, но и о том, что Церковь распорядилась защитить то, что сочла ценным.

Сия традиция обращения лицом ко Кресту – не просто нечто естественное, историческое и законное в Халдейской Церкви, но и явно и очевидно основана на Писании. Учитель Церкви св. Иоанн Дамаскин так подводит итог библейского свидетельства:

«Итак, так как Бог есть духовный свет (1 Иоан. 1, 5) и Христос в Писании называется Солнцем правды (Мал. IV, 2) и Востоком (Зах. III, 8), то и должно посвятить для поклонения Ему восток. (...) И еще Писание говорит: насади Бог рай во Едеме на востоцех и введе тамо человека, егоже созда (Быт. II, 8) (...) И скиния Моисеева имела завесу и чистилище на восток; и колено Иудино, как имевшее предпочтение пред другими, располагалось на восток; и в знаменитом храме соломоновом врата Господни находились на востоке. Но и Господь распятый взирал на запад, и таким образом мы поклоняемся, устремляя к Нему взоры. И восходя (на небо). Он возносился к востоку, и так Ему поклонились апостолы, и Он такожде приидет, имже образом видели Его идуща на небо (Деян. I, 11), как сказал и Сам Господь: Якоже молния исходит от восток и является до запад, тако будет и пришествие Сына человеческого (Матф. XXIV, 27)»[3]

Список библейских отсылок у св. Иоанна не исчерпывающий, но достаточный, чтобы дать читателю представление о том, в каком направлении стоит обращаться для почитания Бога. Проигнорировать свидетельство Писания в этом вопросе было бы трагично. Посмотрим на последнюю из приведенных цитат. Этот стих прямо связан со Вторым Пришествием Иисуса: «Как молния исходит от востока...» (Мф. 24:27). Что столь ценное для ранних христиан утратили в своем мировоззрении мы, сегодняшние? Именно Его Второе Пришествие, символически подобное восходу солнца, которого мы ожидаем, глядя на восток. Итак, мы молимся Ему, обращаясь к востоку, в том направлении, куда Он ушел и откуда придет вновь. И даже там, где храм в силу своей архитектуры не приспособлен для молитвы лицом на восток, Папа на покое объясняет, что «крест может послужить „востоком“ веры», становясь общей точкой сосредоточения внимания священника и молящейся общины. Сколь выразительное описание нашего способа богопочитания, библейски и исторически восходящего от Ветхо- и Новозаветных времен к нынешней надлежащей форме литургического служения!

Понимание его важности – вопрос далеко не только послушания церковному учительству. Дело не только в том, чтобы следовать установленным правилам. Рядовые пехотинцы выполняют предписания устава потому, что обязаны это делать; воины же – потому, что верят в эти предписания. Чтобы поверить в это драгоценное сокровище, очень важно понимать, что литургия, и особенно – литургия Евхаристии, это не разговор между священником и народом, а диалог между Церковью и Богом. Давайте же поймем это, как понял святой Августин, который, произнеся обращенную к народу проповедь, говорил затем: «Conversi ad Dominum Deum» («Обратимся ко Господу Богу»)[4]. Этот символический жест, как и многое другое в литургии, претворяется в самый надлежащий, естественный, законный, исторический и библейский способ богослужения, а значит – в то, что наша Церковь призвана защищать и чему призвана следовать. С этим пониманием становится ясно как день и ночь, как именно Церковь должна поступать. Халдейская литургия требует, чтобы священники обращались лицом ко кресту, но оглядитесь по сторонам, и вы увидите, что почти во всех халдейских епархиях это указание нарушается. Что причиной тому – недостаток знания истории, Писания, церковного законодательства или чего-то еще – непонятно. Но это и неважно. Налицо чрезвычайное количество пренебрежения и злоупотребления в вопросе, который совершенно ясен, важен и содержателен. Следовательно, каковы бы ни были причины этому, мы должны молиться, чтобы наша Церковь обрела послушание и веру в то, за что она все эти века сражалась и проливала свою кровь – а именно в нашу литургию.



1 Joseph Cardinal Ratzinger, The Spirit of the Liturgy (pg. 81). Русский перевод этой главы см.: www.unavoce.ru/library/ratzinger_ad_orientem.html

2 Section 107: APPLYING THE LITURGICAL PRESCRIPTIONS OF THE CODE OF CANONS OF THE EASTERN CHURCHES. Русский перевод этого раздела инструкции см.: blog.unavoce.ru/2010/01/blog-post.html

3 Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. Книга IV, глава 12. Перевод цитируется по изданию: Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры.— Москва, 1992. — Настоящее издание вопроизводит текст по 1-му тому "Полн. собр. творений" Св. Иоанна Дамаскина, 1913 года.

4 www.preces-latinae.org/thesaurus/Pater/CadDD.html

Католики – жертвы османского геноцида

24 апреля во многих странах отмечается как день памяти геноцида, которому на закате Османской империи подверглись христианские народы – армяне, ассирийцы, позднее – понтийские греки. Общее число жертв не поддается подсчету: так, армян, по разным оценкам, погибло от 200 тыс. до 2 млн.

Большинство христиан в регионах, затронутых геноцидом, принадлежало к нехалкидонским исповеданиям; ассирийцы – частью к Сиро-Яковитской Церкви, которую не совсем правильно называют «монофизитской», частью – к «несторианской» Ассирийской Церкви Востока. Однако как среди армян, так и среди ассирийцев обеих конфессий издавна существовало движение за воссоединение со Вселенской Церковью и действовали католические миссионеры. В результате в XVII-XIX вв. сформировались иерархии Армянской Католической Церкви и двух различавшихся историей и обрядовыми традициями ассирийских Католических Церквей – Халдейской из бывших «несториан» и Сирийской из бывших яковитов.

Ко времени Первой мировой войны католики в Османской империи были сравнительно немногочисленны. Тем тяжелее оказался для этих общин удар, который они во всей полноте разделили со своими некатолическими братьями по крови. По приблизительным подсчетам, в 1915-1916 гг. в провинции Диярбакыр было уничтожено 92% армяно-католиков (11 500 человек), 90% халдо-католиков, 62% сиро-католиков. В провинции Мардин – 97,1% армян католического исповедания, 86% халдо-католиков, 18% сиро-католиков. Впрочем, все эти цифры довольно условны, поскольку, как уже говорилось, статистики не вели ни сами христиане, ни их гонители – турки и курды.

По понятным причинам, лучше известна и систематизирована информация не о простых людях, а о представителях армянских и ассирийских элит – интеллектуальных, экономических, религиозных. Однако и здесь мы нередко сталкиваемся с тем, что по состоянию на начало 1915 года человек был, а через какое-то время просто перестает упоминаться в документах, или же сведения о его судьбе расплывчаты, поскольку непосредственные свидетели его возможной гибели сами вскоре сделались жертвами османской жестокости. Тем не менее, мы нашли возможным собрать здесь двенадцать имен восточно-католических епископов, погибших в годы геноцида, чтобы вместе с ними почтить и десятки или сотни тысяч верных, ставших их спутниками в мученичестве – «их же имена Ты, Господи, ведаешь».

Слева направо:
арх. Мар Фома Аудо, еп. Ф.-М. Малке, еп. Фаддей Шер,
арх. блаж. Игнатий Малоян

Армянская Католическая Церковь:

Ì Игнатий Малоян ICPB (Ignatius (Shoukrallah) Maloyan), 1869-1915, архиепископ Мардина. Беатифицирован в 2001 г.

Ì Лев Кечеджян (Léon Kecegian [Ketchedjian]), 1860-1916, архиепископ Сиваса (Севастии)

Ì Андрей Илия Челебян (Andrea Elia Celebian), 1848-1915, епископ трибунала в Диярбакыре (Амиде)

Ì Иаков Топузян (Jacques Topuzian), 1855-1915, епископ Муска

Ì Стефан Исраелян (Stefano P. Israelian), 1866-1915, епископ Карпута

Ì Михаил Хачатурян (Michel Kaciadurian), 1845-1915, епископ Мелитине (Малатии)

Ì Матфей Сислян (Mathieu Sislian), 1843-1915, епископ Кесарии Кападокийской на покое

Ì Карапет Гичурян (Garabed (Carlo) Kiciurian (Ketchourian)), 1847-1916, епископ Эрзерума на покое

Халдейская Католическая Церковь:

Ì Филипп-Иаков Орахим OAOC (Philippe-Jacques Abraham), 1848-1915, епископ Гезиры

Ì Авраам Аддай-Шер, Фаддей Шер (Ibrahim Addai-Scher), 1867-1915, епископ Сиирта

Ì Фома Аудо (Thomas Audo), 1854-1918, епископ Урмии

Сирийская Католическая Церковь:

Ì Флавиан-Михаил Малке (Flavien-Michel Malké), 1856-1915, епископ Гезиры

NB: Имена приведены к общеевропейскому написанию, армянские фамилии – к звучанию, принятому в современном восточноармянском языке Закавказья. В скобках дано написание латиницей согласно «Annuario Pontificio».

Requiem aeternam dona eis, Domine, et lux perpetua luceat eis.
Requiescant in pace. Amen.

Кто православный?

Интересный материал предложил своим читателям Андрий Косар, опубликовавший его на христианском портале КІРІОС. Статья основана на материалах Дрогобицкой духовной семинарии УГКЦ. Речь пойдёт об употреблении выражения «православных христиан» на Великом Входе в Литургии св. Иоанна Златоуста.

Поясняя значение слова «православный», о. Роберт Тафт пишет: «Слово „православие”, как известно каждому слависту, является калькой, то есть переводом с помощью подлинных или условных этимологических корней слова, значение которого переводчики не поняли. Славяне, думая, что греческое „orthodoxia” произошло от корней „orthos” и „doxa”, или „слава”, трансформировали его в „православие”, „правильное прославление”, между тем на самом деле „orthodoxia” происходит от „orthodokeo” и означает „правильное учение...» [1]

Митр. Андрей Шептицкий отмечал, что этот богослужебный термин используется для обозначения верных [2], которые правильно верят, молятся и учат.

Если сравнить слова возгласа на Великом Входе во всех рукописных и печатных текстах литургии Киевской Митрополии, которые изданных до Служебника Мамонича 1617 г., примечательно, что ни в одном из них мы не найдем слов «православных христиан». К.Королевский пишет в своем исследовании, посвященном употреблению этих слов в поминовении на Великом Входе, что мы не найдем их и в греческих изданиях [3]. Подытоживая сказанное, он делает вывод: «Данное выражение имеет славянские корни, а точнее, как я полагаю, – украинские» [4].

Итак, впервые слова «православных христиан» появляются в возгласе Великого Входа в служебнике Мамонича (1617 г.) [5]. Это было первое печатное издание Служебника унийной Киевской Митрополии. Этот Служебник, как пишет М.Ваврик, был «отредактирован с участием св.Иосафата и других Святотроицких василиан и напечатан на средства литовского канцлера кн. Л.Сапеги» [6]. П.Галадза прямо называет этот служебник «Литургиконом св.Иосафата», а самым сенсационным в нем считает появление фразы «и всех вас православных христиан» [7]. Он выдвигает гипотезу, что, скорее всего, эти слова были введены в Литургию св.Иосафатом Кунцевичем и Львом Кревзой, «вероятно, вслед за рукописным образцом» [8].

Одной из причин такого нововведения, считает П.Галадза, мог быть союз православных с протестантами для борьбы против унии. Такое сотрудничество противников унии, которых возглавлял князь Константин Острожский, с протестантами началась уже в 1595 г. и было закреплено на параллельном антиунийном соборе в Бресте. Об этом свидетельствует и тот факт, что заседание на третий день параллельного собора его делегаты перенесли в протестантский молитвенный дом. После подтверждения иерархией унии с Римом такой союз еще более укрепился и нашел выражение в борьбе против унии в Сейме Польской Короны. В 1599 г. в Вильне состоялся съезд дезунитов и протестантов, на котором князь Острожский выразил свое желание к объединению этих двух конфессий [9]. Отсюда приходим к мысли, что именно этими словами авторы служебника хотели подчеркнуть „настоящую православность” униатского положения» [10].

Мы точно знаем, что из Служебника Мамонича 1617 г. формула поминовения на Великом Входе «всех вас православных христиан...» перешла в последующие богослужебные книги унийной Киевской Митрополии, а также была принята в православных богослужебных книгах: примем во внимания хотя бы издание митр. П.Могилы[11]. Отсюда его заимствовали в свои книги и соседние народы: русские [12], румыны, венгры и болгары [13].

Примечания:

[1] Р.Ф. Тафт. Внесок східного богослужіння в розуміння християнського богопочитання // Сопричастя (4) 1998. ст. 77.

[2] см.: Митрополит Андрей Шептицький. Церква і церковна єдність. Том 1, Львів 1995. ст. 60.

[3] см.: К. Королевський. Рим і обрядово-літургічні дискусії у Патріаршій Київській Вселенській Церкві між двома світовими війнами. Львів, 2002. ст. 210-211: «Слова „православных христиан” отсутствуют во всех без исключения греческих манускриптах, не найти их и в старых славянских рукописях, их нет ни в одном из греческих изданий, даже в Константинопольском 1895 года».

[4] К. Королевський. Рим і обрядово-літургічні дискусії у Патріаршій Київській Вселенській Церкві між двома світовими війнами. Львів, 2002. ст. 211.

[5] см.: Д. Гуцуляк. Божественна Літургія Йоана Золотоустого в Київській Митрополії після Унії з Римом (1596-1839), Львів, 2004. ст. 281: «Надо заметить, что служебник Мамонича 1617 г. – первое русское католическое печатное издание – является первым текстом, в котором в поминовениях Великого Входа мы встречаем слова „православних християн”».

[6] М. Ваврик. Церковні друкарні й видання в Українській Католицькій Церкві 17-го ст. // Записки ЧСВВ, т. ІХ, Рим 1974. ст. 111.

[7] см.: П. Галадза. Літургічне питання і розвиток богослужінь напередодні Берестейської унії аж до кінця XVII століття // Берестейська унія та внутрішнє життя Церкви в XVII столітті. Львів 1997. ст. 11.

[8] см.: П. Галадза. Літургічне питання і розвиток богослужінь напередодні Берестейської унії аж до кінця XVII століття // Берестейська унія та внутрішнє життя Церкви в XVII столітті. Львів 1997. ст. 11.

[9] ср.: М. Стахів. Христова Церква в Україні 988-1596. Львів 1993. ст. 438-442, 466-470, 478-486.

[10] П. Галадза. Літургічне питання і розвиток богослужінь напередодні Берестейської унії аж до кінця XVII століття // Берестейська унія та внутрішнє життя Церкви в XVII столітті. Львів 1997. ст. 11.

[11] см.: Д. Гуцуляк. Божественна Літургія Йоана Золотоустого в Київській Митрополії після Унії з Римом (1596-1839), Львів, 2004. ст. 281.

[12] Интересное наблюдение сделал П. Мейендорф, сравнив тексты служебников до никоновской реформы и после нее. Фраза «православных христиан» появляется в российских служебниках после никоновской реформы, поскольку патр. Никон использовал тесты служебников в редакции П. Могилы. P. Meyendorff, Russia, ritual, and reform, St. Vladimir’s Seminary Press 1991, c. 171.

[13] К. Королевський. Рим і обрядово-літургічні дискусії у Патріаршій Київській Вселенській Церкві між двома світовими війнами. Львів, 2002. ст. 211.

О молении лицом на восток

Инструкция по применению литургических предписаний Кодекса канонов Восточных Церквей
Конгрегация по делам Восточных Церквей. 6 января 1996 г.
Ватикан. Libreria Editrice Vaticana, 1996

107. О молении лицом на восток

С древнейших времен в обычае Восточных Церквей было молиться, простираясь на земле и обратившись к востоку. Сами строения возводились таким образом, чтобы алтарь был обращен на восток. Святой Иоанн Дамаскин объясняет смысл этой традиции: «Мы поклоняемся на восток не просто и не случайно… Так как Бог есть духовный свет (1Ин. 1, 5) и Христос в Писании называется Солнцем правды (Мал. 4, 2) и Востоком (Зах. 3, 8 по LXX), то и должно посвятить для поклонения Ему восток. Писание говорит: «Насади Бог рай во Едеме на востоцех и введе тамо человека, егоже созда» (Быт. 2, 8)… Итак, отыскивая древнее (наше) отечество и устремляя к нему взоры, мы поклоняемся Богу. И скиния Моисеева имела завесу и чистилище на восток; и колено Иудино, как имевшее предпочтение пред другими, располагалось на восток (ср. Чис. 2, 3); и в знаменитом храме соломоновом врата Господни находились на востоке (ср. Иез. 44:1). Но и Господь распятый взирал на запад, и таким образом мы поклоняемся, устремляя к Нему взоры. И восходя (на небо), Он возносился к востоку, и так Ему поклонились апостолы, и Он такожде приидет, имже образом видели Его идуща на небо (ср. Деян. 1, 11), как сказал и Сам Господь: «Якоже молния исходит от восток и является до запад, тако будет и пришествие Сына человеческого» (Мф. 24, 27). Итак, ожидая Его пришествия, мы кланяемся на восток. Таково же и незаписанное предание апостолов». [85]

Это богатое и захватывающее толкование объясняет также и причину, по которой священник, предстоятельствующий на литургическом богослужении, молится, обратившись лицом на восток, равно как и участвующий в нем народ. Вопрос стоит не в том, чтобы, как часто утверждается, предстоятельствовать на богослужении, повернувшись спиной к народу, а скорее в том, чтобы вести народ в паломничество к Царствию, молитвенно призывая Господа, доколе Он придет.

Подобная практика, которой во многих Восточных Католических Церквах угрожает новое, недавнее латинское влияние, имеет, таким образом, подлинную ценность и должна сохраняться как истинно созвучная восточной литургической духовности.

Из залов Конгрегации по делам Восточных Церквей, 6 января 1996 г., в торжество Богоявления.

Кард. АХИЛЛЕ СИЛЬВЕСТРИНИ,
префект
+ МИРОСЛАВ С. МАРУСИН,
секретарь

[85] Иоанн Дамаскин, «Точное изложение православной веры», IV, 12.

Источник: The Hermeneutic of Continuity.